Сергей Еремин - Нахимовский Дозор [litres]

На поверхности отлежались, маги – в ялике, перевертыш – на воде. Быстро пришли в себя, подпитка из места Силы, даже такого слабенького, не достающего до истинного мира, пришлась как нельзя кстати.

У берега Нектон перекинулся в человека, вышел на берег, обтерся, оделся. Тут Нырков не выдержал и засыпал Льва Петровича вопросами: ну, что там?

– Ничего. Море твердое, скользкое – ноги разъезжаются. Поток Силы все так же бьет из-под воды, Сумрак тут же половину выпивает. Я попробовал по нему дальше спуститься – на дно или на другой слой – не пускает. На этом мои возможности закончились.

Сказать, что Бутырцев был разочарован, – не сказать ничего. Столько размышлений, догадок, ожиданий, поисков. Казалось, нашли. Сейчас откроется нечто неведомое, значимое, сокровенное. Ан нет, новые препоны на пути. Тупик?

Там же, на берегу, Лев Петрович попытался связаться с Шарканом. Увы, в раковине лишь море шумело, то же самое, что тихо играло мелкой галькой под ногами. Бутырцев продолжал свои попытки. Высший долго не отвечал, но все же отозвался – в раковине недовольно запищало.

Подчиненный доложил по команде результаты поиска и свои неутешительные выводы. Шаркан ответил, не раздумывая: Бутырцев сам ничего сделать не сможет, дальше не пробьется. И добавил, что ничем не поддержит – Инквизиция сидит сейчас у него и у Агния и следит буквально за каждым их шагом, даже связываться теперь таким макаром не стоит.

– Что же мне теперь делать? – Бутырцев был обескуражен.

– Ничего, Ахрон. – Шаркан помолчал. – Возглавляй объединенный Дозор, морочь головы союзникам, к найденному источнику Силы не суйся. Но старайся, чтобы эти наши друзья о нем не прознали. Кто-нибудь, кроме твоих подручных Светлых, о нем знает?

– Никто.

– …им бы память поправить… Но могут возникнуть сложности… Что так плохо, что иначе нехорошо… Закупорить источник… – где-то в Москве или в другом месте размышлял Шаркан. – Ладно, пусть все так остается. Меня больше не тревожь. Только в самом крайнем случае – если артефакт проявит себя.

На этом Шаркан разговор оборвал. Ни до свидания тебе, ни спасибо. Ни помощи… Живи, как сам знаешь.

Бутырцев в двух словах объявил решение Высшего прекратить все поиски. Помощники были обескуражены, и Бутырцев решил пригласить их к себе на чай.

Так они оказались у Льва Петровича на Морской.

Даже здесь, в центре города, целых домов оставалось все меньше. После последних обстрелов пострадал и домик Анастасии Феофилатовны, у которой квартировал начальник севастопольских дозорных. Ядро пробило крышу и разнесло мебель в углу одной из комнат. Бутырцев посоветовал ей перебраться на Северную, как сделали многие из соседей. И даже помог подыскать комнату в приличном доме, пообещав молодой вдове не только продолжать платить за свое собственное проживание, но и приглядывать за домом.

Подлатал крышу, заделал дыру в углу, укрепил все магией. Теперь здесь можно спокойнее ночевать, что не так часто случалось – должность у него была беспокойной, бесконечные разъезды уже сидели в печенках. В доме же постоянно находился денщик – пожилой хозяйственный солдат.

В начале чаепития настроение было мрачное. Но потихоньку от тьмы в головах отошли, вспомнили, кто какой облик имел в глубинах Сумрака. Посмеялись над чертякой Бутырцевым, саблезубым крокодилом Псарасом, пухлощеким румяным юношей Нырковым. Начали строить планы на будущее, вспоминать о житейских пустяках. Осоловевший Зозимос раскланялся и ушел спать в денщицкую, посоветовав магам сильно на магию не уповать, а выспаться по-человечески.

Но маги продолжали пустой разговор. После испытанного напряжения хотелось услышать что-то веселое. Нырков припомнил всякие нелепицы, бывшие на его батарее или придуманные мастерами их рассказывать. Был третьего дня случай – французы выстрелили в их сторону забытым в жерле орудия банником.

И насыпал горсть красочных подробностей, приукрасив рассказ всякой словесной мелочью.

Оба взахлеб хохотали, пока Бутырцев, задавив в себе последний смешок, не сказал:

– Все-все. Сейчас о серьезном. Ты сказал что-то важное про пули.

– Да я и не помню, что говорил. Но давно хотел спросить, почему у нас так плохо с нарезными ружьями? Ведь выгоды очевидные: пули из них летят дальше, бьют точнее, – посерьезнел мичман.

– О пулях… Видишь ли, мы пользуемся пулями круглыми – их проще отливать. Но еще во времена моей учебы в инженерной школе в Париже один артиллерист утверждал, что круглый снаряд больше упирается в воздухе, чем, к примеру, конический. Зато конический склонен кувыркаться в полете, теряет скорость и отклоняется в сторону. Как же быть? Придумали закрутить такую пулю. Как же ее закрутить при выстреле? Надобно нарезать выступы в стволе так, чтобы они шли винтом, тогда пуля, плотно забитая в ствол, проталкиваемая пороховыми газами, закрутится. Полетит ровно и далеко, дальше круглой. Это давно поняли. Еще при матушке Екатерине целый полк нарезными ружьями вооружили.

Но дело вот еще в чем – пуля должна плотно в ствол входить. У нас же ружья чистят чем ни попадя: и мелом, и песком, и кирпичной крошкой. Для начальства главное – чтобы ствол изнутри блестел. И раздраивают солдаты стволы так, что калиброванные пули из стволов свободно выкатываются. Тут хоть коническую, хоть квадратную пулю применяй, толку никакого. Надобно пулю туго в дуло забивать. В нарезной ствол точно отлитую пулю надо было забивать молотком. Пока забьешь, пока прицелишься да выстрелишь, к тебе кавалерист подскакать успеет и на пику насадит. За это время из обычного ружья четыре выстрела удавалось сделать.

– Знаю я обо всем этом, учили нас, – не понял, к чему эта лекция, заскучавший юноша.

– Погоди, не перебивай. Я тебе рассказываю, а сам пытаюсь понять, что же ты такого сказал, что мимо моих ушей шмыгнуло.

– Я говорил, что наши ружья имеют убойную силу шагов до трехсот, а французские – до семисот-восьмисот.

– А то и больше, да, – подтвердил Лев Петрович. – Они придумали пули, которые легко заряжать в любой, даже в расколошмаченный нарезной ствол, и чтобы при этом они плотно на нарезку садились. Минье придумал. Его пуля имеет на донце выемку, туда вставлена железная чашечка. При выстреле эта чашка впивается в мягкий свинец и расширяет пулю так, что она плотно входит в нарезку. Все – и заряжать удобно, и выстрел хороший. Но ты сам посуди, голубчик, это же насколько дороже становятся ружья и пули. Казна императорская не бездонна. Недаром приказ Меншиков выпустил, чтобы отбитые у неприятеля штуцеры сдавать. Да и господа офицеры у охотников штуцеры по десяти рублей себе покупают. Но не о том все говорим, не о том. Что ты еще сказал?