Анатолий Герасименко - Огонь сильнее мрака [СИ]

Шею заломило от напряжения, он покрутил головой, отдышался и бережно извлек вторую спичку. Теперь он был настороже и, едва загорелся огонь, аккуратно поднес трепещущий язычок пламени под верёвочную петлю. Мохнатые волоконца почернели, затлели, стали медленно прогорать. Репейник держал спичку, пока огонёк не дошёл до самых пальцев, а потом, обжегшись и выронив корявый огарок, стал лихорадочно дергаться, проверяя путы на прочность. Но веревка, не сгоревшая и наполовину, держала крепко. Джон достал третью спичку. Эта была последней. Он чиркнул о колонну: послышался тихий, игрушечный треск. Спичка, не зажегшись, надломилась пополам. Пот заливал Джону глаза. Он бережно перехватил спичку пальцами, взялся посредине — там, где прошел надлом — и, затаив дыхание, провел серной головкой по шершавому камню. «Чирр-пшш». Отлично. Теперь очень осторожно… так… поднеси огонь к веревке… так… жди… жди… жди… пальцам тепло… жди… ещё теплей… терпи… терпи… горячо… горячо… горячо!

— М-мать! — гаркнул Джон, выронив догоревшую спичку. Ожог придал ему злости и сил. Он дёрнулся в сторону и вдруг почувствовал, что двигаться стало свободней. Не веря удаче, Джон покосился на верёвку и разглядел сквозь цветные огненные пятна, расплывавшиеся перед глазами, что петля разорвана. Бешено завертелся, освободившись, упал набок и принялся отчаянно брыкаться, чтобы выпростать ноги. Вскоре он понял бесполезность этого занятия: на ногах русалка затянула несколько узлов, их нужно было развязывать или резать. Джон сложно помянул Хальдер Прекрасную и попытался вспомнить, куда Джил перед уходом бросила нож. Припомнив, что звякнуло, вроде бы, из северного угла храма, Репейник подтянул спутанные ноги и принялся ползти на боку — извиваясь, пыхтя и бранясь под нос. Щебёнка безжалостно впивалась в ребра, плечи онемели от напряжения, наручники грызли кожу на руках.

Доползши до угла, Джон обессилено перевалился на живот и добрых пять минут лежал, отдыхая, уткнувшись носом в пыльный камень. Потом стал искать нож. Сюда, в угол, не проникал даже слабый отголосок лунного света из окошка, тьма была кромешной. Оставалось только ползать по полу в надежде, что нож найдется на ощупь. Вместо ножа, однако, попадалась всякая дрянь: тряпье, доски — некоторые с гвоздями — какой-то старый башмак и прочая рухлядь, оставленная бродягами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем измятое, натруженное плечо навалилось на знакомую продолговатую рукоять. Джон сгруппировался, схватил нож скованными за спиной руками и стал наугад резать верёвку, кляня себя за то, что не наточил клинок после странного эпизода в переулке — и того, что случилось потом. Лезвие осталось иззубренным и не резало, а пилило толстую, добротную верёвку, рукоять норовила вырваться из гудящих от напряжения рук. Каким-то чудом Джон не задел себя самого. Как бы то ни было, спустя несколько минут он стоял на ногах, и огненные мурашки бегали по затекшим икрам.

Дело оставалось за малым — снять наручники. «Доски», — вспомнил Джон. Он упал на колени и, болезненно выгнувшись, принялся шарить по полу в поисках досок — гнилых кусков дерева, хранивших корявые гвозди в глубине рассохшихся волокон. Пятое по счету занозистое полено оказалось удачным: ощупывая его, Джон здорово укололся о гвоздь. Вслепую, за спиной, терзая наручниками живое мясо запястий, он принялся колоть полено ножом, будто истопник, который щепает лучину, прежде чем развести огонь в топке. Клинок с тупым звуком ел дерево, полено то и дело падало, Джон, искривившись, ставил его на место и продолжал вонзать нож. Когда он уже отчаялся, деревяшка с сочным треском раскололась, и об пол звякнул вожделенный гвоздь. Джон подобрал его. Железо крошилось от ржавчины, но в сердцевине еще оставался крепкий металл, и стоило попытать счастья с наручниками. Репейник принялся копаться гвоздем в защёлке. Будь у него два гвоздя, дело пошло бы легче, но он и представить не мог, что станет опять искать доску, колоть её, шарить по полу в поисках вывалившегося гвоздя. Нож тоже мог помочь, но пришлось бы держаться прямо за клинок, чтобы орудовать самым кончиком. Джон боялся, что вслепую располосует себе ладони.

Наручники сопротивлялись недолго: Репейник сноровисто нащупал жалом гвоздя уязвимую пружину и, стиснув зубы, надавил на неё, молясь всем мертвым богам, чтобы гвоздь выдержал последнее в своей жизни усилие. «Кланк!» — бодро отозвался браслет и раскрылся. Джон со стоном расправил плечи. Со вторым браслетом он справился за полминуты. Свободен. Свободен. Что теперь?

— Копейная улица, — пробормотал Джон. Он знал, где это. Копейная улица была не очень длинной. Один её конец растворялся в пригородной пустоши (и, если верить Олмонду, где-то там должен был находиться сарай с лабораторией в подвале). Другой же конец утыкался в набережную Линни — правда, не там, где стояли разрушенные кислотными бомбардировками склады, а в нескольких лидах выше по течению, но всё же рядом. Джон обхлопал карман: оставшиеся два шарика-телепорта были при нём. «Прыгнуть» до города, добраться до сарая, схватить Джил и с ней телепортироваться — куда? Ну, куда-нибудь… Скажем, сюда, обратно к храму. Джил, конечно, будет против, полезет в драку, попытается снова взять Джона на приём, да только Джон будет уже готов и не дастся так просто.

В конце концов, яростно подумал Репейник, защёлкну на ней эти самые наручники. А потом… Потом привяжу дурёху к столбу, так же, как она меня, и отправлюсь к Хонне за гонораром. После чего вернусь и проведу воспитательную беседу. О судьбах мира, роли личности в истории, о том, как нехорошо кидать партнёров по расследованию и о том, как следует общаться с человеком, которому жизнью, между прочим, обязана. О да, это будет прекрасная беседа. И уже по результатам беседы погляжу — развязывать её, или оставить так. Развязывать-то небезопасно. И вовсе необязательно. Можно ведь вместо этого попросту отправить письмо Донахью с изложением текущей обстановки. Так, мол, и так, привет, господин бывший начальник, тут одна особа взяла левый заказ и чуть не испортила мне выгодное дело. Я её зафиксировал, можете приехать и взять себе, мне она больше ни к чему, адрес — старый храм Пр-й Х-р, что близ деревни Старые Говны. Искренне ваш (а вот дудки, уже не ваш), Джонован Репейник. Постскриптум: желаю вечного счастья в прекрасном новом мире.

Всё это он успел обдумать, пока протискивался через узкое окно и шёл — да нет, бежал — на кладбище, туда, где они с Джил очутились, телепортировавшись со склада. Вон могильные плиты; кажется, здесь, да, точно здесь, ещё трава гуще растет… Он стал лихорадочно ощупывать землю, раздвигая колкие стебли осоки. Тут же нашёлся обрубок магического жезла, который Репейник тогда вырвал из руки Олмонда, но это было не то, что искал Джон. Наконец, он нащупал камень, плоский, крошащийся, словно печенье: кусок бетона, выгрызенный сферой перемещения из складского пола. Джон выпрямился во весь рост, вынул двумя пальцами из кармана шарик телепорта, уместил его в ладони и прикрыл сверху камнем. Зажмурившись, он попытался как можно точней воссоздать в уме склад. Ветхая, в дырах, кровля, кирпичные стены, мусор на полу, кислая застарелая вонь. Трупы, кровь, догоревший фонарь, верёвки, мертвыми змеями спускающиеся сверху. Заколоченные ворота, маленькая, предательски открытая дверь…