Илана Мьер - Последняя песнь до темноты

Дариен тут же увидел мужчину, одиноко сидящего за одном из столиков, он один был в комнате. Смуглость выдавала в нем жителя Кахиши, как и свободное яркое одеяние. Его голова была в тюрбане, короткая бородка подчеркивала выпирающие скулы. У локтя стояла горячая чашка.

— Салем, — сказал мужчина и улыбнулся от смятения Дариена. — Добро пожаловать, — сказал он. — Я не ждал гостей почти на рассвете.

— Я не знаю, что тут делаю, — сказал Дариен.

— Ты шел на свет, полагаю, — ответил мужчина низким, как тени, голосом, что окутал их обоих. — У тебя вид человека, бродившего долгое время.

Дариен покачал головой, усталость мешала объяснить.

Мужчина сделал глоток напитка и зевнул, уже забыв, что Дариен в комнате. Он курил трубку, соединенную с медной урной на полу. Бледно-голубой дым смешивался с паром из чашки. Дариен вдруг захотел надолго уснуть в этой комнате.

— Можно присесть? — сказал он.

Мужчина склонил голову, золотая серьга с рубинами блеснула на свете.

— Если хочешь.

Дариен опустился на одну из подушек у столика неподалеку. Было приятно убрать вес с ног, положить лиру на колени. Ремешок уже давил на его плечо, значит, он носил ее слишком долго.

— Кофе? — сказал мужчина.

Дариен моргнул.

— Простите?

В ответ кахишианец поднял чашку.

— О, пожалуйста, — Дариен не знал, на что согласился, но запах был вкусным.

Мужчина встал и пропал за шторами в задней части комнаты. Он вышел через пару минут с голубой глиняной чашкой, от которой пар шел сильнее, чем от его чашки. Коричневая пенка покачивалась у вершины, грозя пролиться. Дариен осторожно забрал чашку и обхватил ладонями. Он поблагодарил мужчину, вернувшегося на место.

Через миг Дариен спросил:

— Много людей… как я… приходят сюда?

— Вижу, ты играешь, — сказал мужчина. — О, как там вы зоветесь… поэт? Нет, такие бывают редко. Об этом месте знают несколько местных, — он слабо улыбнулся. — Не важно. Я открыл его, потому что оно напоминает мне о доме.

— У вас есть другой доход?

Мужчина кивнул, но не уточнил. Он разглядывал потолок, где собрался голубоватый дым. Дариен сделал глоток напитка. Несмотря на сладкий запах, он был горьким, напоминал грязь. Но ему хотелось пить больше, распробовать странный вкус на языке. Ночь была странной.

Дариен сказал себе под нос:

— Не знаю, куда идти. Я должен был играть… сегодня. Да. Сегодня.

— И планы изменились?

— Близкий друг предал меня.

Мужчина улыбнулся.

— Ах. Это ты не планировал.

— Конечно.

Тишина затянулась между ними. Кахишианец дымил трубкой, выпустил кольцо дыма с его голову размером. Оно зависло на миг, а потом рассеялось дымкой.

Дариен грел руки о чашку, смотрел на пар над ней.

— Я должен был знать, — сказал он. — Марлен говорил, он как-то говорил мне, что его отец посоветовал ему отравить меня еще в Академии. Ради его карьеры. Он отказался, но это ему стоило. Я знал.

Он вспомнил: он вошел в их комнату в Академии после зимних праздников, и Марлен уже был там, сидел на подоконнике, вытянув ногу над полом. Он не смотрел в глаза Дариену, но вскоре Дариен увидел, почему он отворачивался: порез шел на лице Марлена ото лба до челюсти.

— Он говорит, ты меня погубишь, — сказал Марлен. — Что я всегда буду в твоей тени.

И даже Дариен, которого женщины любили спрашивать за его ответы, не мог ответить.

«Если бы я сказал ему в тот день, что он не тень, что мы едины в музыке, это помешало бы предательству?».

До этого дня на лице Марлена остался светлый след.

Чем могли помочь слова, когда напоминание было на плоти?

— Поэт был тут прошлой ночью, — сказал задумчиво мужчина, словно не слышал. — Старше тебя. Я запомнил его, потому что давно уже приходил сюда. Он говорит на нашем языке. Всегда рассказывает истории.

Дариен не понимал, откуда у него подозрения. Он спросил.

— У поэта был светлый камень на правой руке?

Кахишианец посмотрел на него сквозь дым, и Дариен задумался, не знал ли он больше, чем говорил.

— Да, — сказал он. — Бледный камень с сердцем огня.

— Лунный опал, — сказал Дариен. — Тут был Валанир Окун.

— Он говорил, что это может быть последний раз, — сказал мужчина. — Что он может погибнуть в поисках Пути.

— Путь, — Дариен привстал. — Он так сказал? Он объяснил, что это значит?

Мужчина не выражал эмоции. Он сухо сказал:

— Могу сказать лишь одно, Дариен Элдемур. При дворе короля, да правит он вечно в свете, астрологи увидели красную звезду над белыми башнями Тамриллина. Признак кровопролития и тьмы. Это уже началось.

— Красная звезда, — сказал Дариен и понял. — Откуда вы знаете мое имя?

Кахишианец улыбнулся, в тенях улыбка блестела, как металл.

— Неверный вопрос.

Комната пропала, мужчина тоже. Глубокая ночь, и Дариен затерялся среди деревьев. Ветерок на щеке, запах жасмина. Неподалеку журчала вода в фонтане, чашу заливал лунный свет. Ноги Дариена задрожали. Он был в огражденном саду у одного из изящных домов Тамриллина. Отсюда было видно окна без света, склон крыши. Сверху был полумесяц.

Стойте…

Не та фаза луны.

И он увидел распластанную фигуру мужчины на траве. Тени деревьев падали на него, он не двигался. Носки сапог торчали к небу.

Дариен приблизился, увидел, что шея мужчины в черном. Его бородатое лицо было застывшей маской, глаза — как стекло. Застыл навеки.

Звук за Дариеном заставил его обернуться с мечом. Мастер Гелван стоял среди деревьев и смотрел на него. Он был печален.

— Из-за этого я потерял ее.

— Что? — сказал Дариен. — Нет.

— Семь тел нашли в Тамриллине… но это лишь начало, — сказал отец Рианны. Он серьезно смотрел на Дариена. — Ты увидишь.

Был день, и он был на улице города. Рынок шумел криками людей, столпившихся у лотков. Дариену пришлось отскочить от катящейся телеги. Лошади встали на дыбы, а Дариен был слишком потрясен, чтобы извиняться перед ругающимся кучером. Он ушел в тень незнакомых деревьев с красными цветами размером с дыни. Их лепестки усеивали землю и источали сильный сладкий аромат в жарком воздухе.

Девушка рядом с Дариеном потеряла равновесие и упала на колени. Не думая, Дариен поймал ее за талию, люди оборачивались. Она обмякла в его руках. Дариен развернул ее, чтобы понять, что не так. Ее глаза были красными, как цветы, но темнее. Намного темнее. Лепестки окружали большие голубые и пустые глаза. Крик застрял в его горле.

Рядом упал мальчик, те же красные слезы на лице. Люди на улице падали на землю, крик ужаса разносился одним голосом, но это могли быть сотни криков. Телега, что чуть не сбила Дариена, дико накренилась. Больше криков сообщали о ее пути, хотя не было ясно, боялись люди болезни или обезумевших лошадей.

Запах цветов. Больших и красных.