Трейси Нейткотт - Остров Серых Волков (ЛП)

— Его мать — Дева Мария, — конечно, это не ее настоящее имя. Зовут ее Сесиль Неш — три слишком заурядных слога для родившей девственницы.

Мой дедуля Сэл поговаривал, что одно нахождение рядом с Гейбом призывает зло в твою жизнь. Ходят слухи — в конце концов, это же Уайлдвелл. Некоторые говорят, что Гейб протискивался мимо них в переполненном магазине, и у них от страха быть проклятыми, вывихнулись плечи. Другие говорят, Гейб пожал им руки, и после соприкосновения с эдаким злом, на их ладонях проступили ожоги. И если прежде это было не совсем правдой, то становилось таковой, едва они это рассказывали.

Но есть ещё и люди, которые считают Гейба святым. Ангелом, наверное, потому что кто как не Бог мог заставить девственницу забеременеть? Констанция Лоял, чьи колени трещали от артрита ещё задолго до рождения Гейба, сказала, что почувствовала облегчение, после того как Гейб пожал ей руку в церкви. В тот момент она сидела, поэтому мистер Гарза, у которого были ожоги на ладони после рукопожатия Гейба, заявил о вранье. Но миссис Лоял тут же встала без всякого скрипа и сплясала маленькую джигу.

На противоположной стороне лужайки Гейб сбрасывает рубашку-поло и засовывает ее в задний карман. Дорис шумно вздыхает.

— Надеюсь, включатся поливалки.

— Дорис!

Она бросает мне взгляд, говорящий, что она по-дружески на меня злится.

— Можно ведь иногда и пошутить.

— Ладно. Да, Гейб Неш — изысканное украшение газона, — но я не смотрю на Гейба. Я смотрю на серебряное море. И как я делаю каждый раз, когда вижу океан, я думаю об Острове Серых Волков и зарытых сокровищах, и обещании, которое я не могу сдержать.

Я останавливаю кресло Дорис в дальнем конце библиотеки, где стена из окон выходит в сад. Он полон кустов буддлеи, азалии, иссопа, аконита и кизиловых деревьев, усыпающих лужайку своими лепестками. На внешнем стекле остался слой грязи, после озеленения на этой неделе, и струящий в комнату свет приглушается, становясь тусклым и ленивым.

В отличие от Дорис.

— Я не могу заснуть просто так, Руби. У меня это не срабатывает, — говорит она, закатывая глаза. Я хочу сказать ей, что именно так это и работает, но мы через это уже проходили. Кроме того, она считает, что я так быстро засыпаю только потому, что я в депрессии, а это неправда. Не совсем. По большей части я просто не могу придумать, как еще убить время. А во сне я могу забыть то, что сделала.

Но я не говорю об этом Дорис. Я не рассказываю об этом никому.

— Почитай мне что-нибудь хорошее, — озорная улыбка и подмигивание намекают, какую именно книгу она имеет в виду, но читать описание постельных сцен старушке почти так же увлекательно, как и мыть больничные «утки». К несчастью, и о том, и о другом, я знаю не понаслышке.

— Я почитаю тебе что-нибудь научное. Что непременно сморит тебя в сон.

— Знаешь, что тебе нужно, Руби?

— Оплачиваемая работа?

— Приключение, — Дорис так сильно прищуривает глаза, что я пугаюсь, как бы её так не заклинило.

Тут я вспоминаю, как она ранее смотрела на Гейба Неша, будто завернула бы его в подарочную упаковку с бантом и преподнесла мне.

— Я не слишком большой любитель приключений.

— Ну и ладно, — она качает головой. Я чувствую, что разочаровала ее, но мне не привыкать. Себя я разочаровываю ежедневно. — Выбери что-нибудь про коренные народы. Вам, детям, не помешает знать нашу историю.

На этих полках нет недостатка в исторических текстах. В своей прошлой жизни это здание было редким и исключительным, и исследования в этих стенах были первым шагом к открытию. Его бывший владелец, известный американский дилер антиквариата Бишоп Роллинз, был истинным верующим и самым известным в этом городе. Как и многие до него, он был привлечен к тихому Вайлдвеллу заманчивой сказкой об Острове Серых Волков. Он не был первым, кто поручил копать, но он был единственным, кто застрял после того, как деньги кончились, и сокровище, если оно и было, оставалось погребенным.

Мои пальцы очерчивают шипы, когда я иду по периметру комнаты. Сентиментальные из мягкой обложки и использованные книги судоку, которые библиотека собрала за пять лет после смерти Роллинза, сжимаются рядом с книгами старше моих дедушек и бабушек, придавая стене вид ухмылки слишком большим количеством зубов.

В дальнем углу библиотеки высокие стеллажи из красного дерева хранят заумные книги с толстыми корешками. Я делаю глубокий вдох, втягивая витающий в воздухе затхлый, пыльный запах. «Так пахнут знания», — говорила Сейди, принося домой потертые книги из библиотеки в своих бесконечных поисках разгадки секретов острова Серых Волков. До ее смерти я ненавидела этот запах. Теперь я его полюбила.

Я верчу головой по сторонам, пока мой взгляд не натыкается на полку с надписью «Исследования коренных народов». Она забита потрескавшимися корешками толстенных изданий, обещающих сухие предложения, занудные подробности и крепкий сон для пожилой старушки. Я вытягиваю «Двенадцать тысяч лет: коренные американцы в Мэне» из плотного ряда, так что две другие внушительные книженции с грохотом вылетают на пол, когда «Двенадцать тысяч лет» ударяет меня в грудь. Я тянусь за упавшими книгами, но прежде чем поставить их на полку, замечаю тонкую бумажную обложку, спрятанную позади.

«Остров сокровищ».

Глядя на развевающийся на обложке флаг — чёрный, будто грех, и украшенный черепом со скрещенными костями — я странным образом уверена, что он был оставлен для меня — зияющая ухмылка мертвеца, призванная поглумиться над моей отрешенностью со дня смерти Сейди.

Но нет, это нечто большее. Это адреналин в моих венах. Предвкушение в моей груди. Это ощущение чего-то большего, заставляющее мою кожу гудеть, а волоски на руках стоять дыбом.

Я достаю книгу с полки и ухожу.

К моему возвращению, Дорис уже спит, ее белые волосы колыхаются от легкого ветерка из кондиционера. Я подтягиваю плед к ее шее, касаясь пальцами пергаментной кожи, затем опускаюсь на диван, такой же жесткий, как и дорогой.

Тонкая книга лежит на моих коленях, словно якорь. Удерживает меня здесь, в этом месте в доме Бишопа Роллинза, в это мгновение, которое кажется более значимым, чем оно есть на самом деле.

Я листаю страницы, просматривая заголовки глав, и не думаю об истории, и даже не о сокровище. Мои мысли о Сейди и дне, когда она украла блеск для губ из аптеки. О том, как она листала страницы своей книги — быстро, быстро, быстрее, — пока больше не могла хранить все в секрете.

Мои мысли заняты красными ногтями Сейди в день, когда умерла бабочка. То, как она позволила лаку вымазать крахмально-белую страницу, потому что была необъяснимо укушена поэтическим жуком.

Мои мысли заняты Сейди, когда я нахожу карту сокровищ.