Lutea - Дети войны [СИ]

— Когда у нас появятся дети, вы будете максимально далеко от их воспитания.

Дитлинд опешила. Затем нахмурилась.

— Прошу прощения?

— Вы всё расслышали верно.

— Мне кажется, вы забываетесь, — проговорила мать, голос которой как всегда при возмущении стал особенно звонким.

— Всего лишь озвучиваю наше общее с Фридрихом решение, — хладнокровно произнесла Арабелла. — Ни вы с бароном, ни мои родители и бабушка не будете воспитывать наших детей. Предвосхищая вопрос: видеться с ними вам никто запрещать не станет, само собой.

— Да как вы смеете разговаривать со мной таким образом?!

— Я разговариваю с вами, как с членом семьи, — парировала Арабелла. — Открыто и честно. Я не хочу с вами ссор и обид из-за недопониманий. Поэтому я прямо сказала, чего вам следует и не следует ожидать. Я не говорю, что у нас с Фридрихом не будет детей совсем — их не будет в ближайшие годы. Мы знаем, чего хотим от своей семьи, и для достижения поставленной цели нам предстоит ещё много работы. Мы приведём в этот мир новую жизнь только когда будет уверены, что не сломаем её.

Её спокойная речь, произнесённая без единого скачка тона, ввела мать в такое для неё редкое состояние полной растерянности и молчания. Женщины сидели так, глядя друг на друга, минуты две — и вдруг Фридрих с удивлением заметил, что глаза его матери блестят от слёз.

— Ох, моя дорогая…

Настоящая Арабелла, всё это время молча стоявшая рядом с ним, аккуратно взяла его за руку и потянула Фридриха прочь из воспоминания.

— Дальше не было ничего, стоящего внимания, — пояснила Арабелла, отступая от Омута памяти. — Лишь много сожалений и слёз. Впрочем, по итогу ваша мать согласилась оставить нас с вами в покое и не поднимать больше тему продолжения рода.

Фридрих слушал её и не находил слов. Эта женщина способна творить чудеса.

— Признаю своё поражение, вы справились блестяще, — сказал он, не скрывая улыбку. — Спор есть спор. Итак, чего вы хотите, Арабелла?

— Я хочу, чтобы в наших отношениях появилась одна ложь.

Фридрих вскинул бровь.

— О чём вы?

— Это… — Арабелла запнулась, и Фридрих впервые увидел румянец смущения на её щеках, — это может показаться вам странным и неуместным, однако, пожалуйста, не отказывайтесь сразу.

— Я ведь обязался исполнить любое ваше желание в случае проигрыша. Говорите.

— Я хочу, чтобы мы притворились, что любим друг друга, — Фридрих удивлённо посмотрел на неё и открыл было рот, но Арабелла не дала ему времени сказать ни слова. — Пожалуйста, дайте мне закончить. Вы знаете, Фридрих, что в моей семье между родителями нет любви, как нет её и в вашей. Это, а также бездушность, в которой нас взращивали не людьми — наследниками влиятельных родов, сделало нас такими, какие мы есть сейчас: закрытыми от мира, думающими лишь о выгоде и ненавидящими людей, которые произвели нас на свет. Вы можете решить, что во мне говорит женское начало, но я не хочу, чтобы наши дети выросли так же, как мы, думали так же. Не хочу казаться сыну фарфоровой статуэткой или назойливым насекомым, а дочь учить лишь тому, как удачно выйти замуж. Я хочу…

— Семейного счастья, — закончил за неё Фридрих.

— Крепкой семьи, связанной чем-то большим, чем долг перед родом, — тихо сказала Арабелла; так редко прячущая глаза, сейчас она отвела их, глядя то ли на горы за окном, то ли внутрь себя. — Нельзя заставить себя чувствовать, однако чувства можно придумать. Демонстрировать, играть — и в конечном итоге это войдёт в привычку, и каждодневная забота, интерес друг к другу вместо обычного для семей нашего окружения равнодушия войдут в нашу жизнь как её неотъемлемые части. Мы создадим комфорт между собой, уют, которым можно будет поделиться с детьми… Это ведь перспективно и с точки зрения выгоды: ненавидящие родителей дети могут неповиноваться, как мы с вами замышлять нечто, но если дети будут видеть в нас поддержку…

— Довольно, — Фридрих взял супругу за плечи, развернул к себе. — Не оправдывайтесь, это вам не идёт.

— Однако мне стыдно за эти сантименты, — сказала Арабелла, по-прежнему не глядя на него.

«Она прекрасна», — подумал Фридрих, замирая. Холодная, как горы вокруг, и вдруг трепетная, что те цветы на лугу — кто на свете может сравниться с этой строгой, нередко бесчеловечной молодой женщиной, которая сейчас так очаровательно смущена и зла на себя за то, что обнажила слабую, чувственную сторону? Фридрих наклонился и поцеловал её.

— Я выполню ваше желание, Арабелла, — сказал он, проводя рукой по её волосам, медовым каскадом струившимся по спине. — Во всяком случае, действительно постараюсь это сделать, потому что ваши доводы резонны. Кроме того, — добавил он, решившись озвучить мысль, тревожившую последние недели: — я считаю, что если и могу кого-то полюбить, то только вас.

Арабелла улыбнулась ему — с мягкостью, пока искусственной, но ведь у них есть время, чтобы исправить это. Заглянув в её глаза, Фридрих осознал, что ещё немного — и он будет готов развязать войну с любым, бросить весь мир к ногам этой женщины, если она попросит.

Что самое удивительное, в этом Фридрих не видел ничего дурного.

Тридцатого августа отец Фридриха был госпитализирован в Берн — его состояние резко ухудшилось до критического. В ночь на первое сентября барона Конрада фон Винтерхальтера не стало.

Похороны прошли закрыто и без единой пролитой слезы. Мать, кажется, исчерпала их запас за годы брака и теперь дышала почти с облегчением; она уже заявила сыну о желании перебраться в Ниццу и пригласила его и Арабеллу на Рождество. Фридрих пообещал быть, несмотря на угрюмый взгляд жены.

Сам он чувствовал, в отличие от матери, отнюдь не облегчение. Глядя на свежую могильную плиту, Фридрих ощущал себя так, словно все тонны родового замка вдруг обрушились на него. Он ведь к этому шёл, готовился, ждал — но только теперь, когда отец испустил дух, осознал на самом деле груз ответственности, свалившийся на него. Ответственности перед гордостью, честью и процветанием рода. Перед Швейцарией, перед настоящими магами и мировым порядком, который необходимо поддерживать.

— Господин барон, прибыл барон фон Эсслер, чтобы лично выразить вам соболезнования.

Раболепный писк домовика оторвал его от размышлений. Фридрих вздрогнул, осмотрелся. Мать уже ушла с кладбища, лишь Арабелла стояла рядом, молчаливая и поддерживающая. Заметив его взгляд, она едва ощутимо улыбнулась и коснулась его руки. Фридрих улыбнулся в ответ и переплёл с ней пальцы.

Теперь всё будет так, как они захотят.

— Хозяин?

Фридрих расправил плечи и перевёл взгляд на домовика.

— Передай министру, что я встречусь с ним через четверть часа.