Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

Я смотрел на него, и постепенно мне удалось-таки снять с него археологический налёт времени, лишнюю пыль событий, сравнявшую и похоронившую под собой целую жизнь. Фианьюкк, тот прошлый фианьюкк, был идеально красив завораживающей красотой изящной египетской статуэтки: профиль Эхнатона, удлинённые пропорции, тонкая талия, грация и хрупкость, чарующий взгляд чуть выпуклых миндалевидных глаз… Ну, что ты так смотришь на меня и почему молчишь, а, Айт Яэйстри? Рассказывай: у нас достаточно времени, чтобы пролистать не одну главу твоей непростой жизни.

«Моё мастерство и опыт множились, и однажды сам великий советник королевы выбрал меня в свои личные секретари, — продолжил фианьюкк, — тем самым возвысив меня над другими фианьюкками. Я был тогда ещё сравнительно молод и открыто радовался, впрочем, никого не унижая. Это я теперь понимаю, что повода для тайной неприязни вовсе не требуется — достаточен самый ничтожный факт: хотя бы то, что я просто есть, что я посмел родиться на свет…»

Он неожиданно вскочил, судорожно оправляясь, притопывая и бросился колесить вокруг меня, сбивчиво и возмущённо бросая вдаль короткие неясные фразы:

— Солло лунло ун динаннэль… Солл… лиард… лунн… анн… фианьюкк лоррило сун! — даже в ругательном варианте его речь была необыкновенно музыкальна и очаровывала соразмерностью и плавностью. — Сондаун ни фаэн лурр. Тэйя, ла унди ман, унди ман найса айсинь… Тэйя фиа Яэйстри…

Он так же внезапно остановился, будто налетев на невидимую стену, замерев на месте с тем ошеломлённым выражением непредвиденного удара, который вышибает не только дыхание, но и, кажется, саму душу.

— Финюк, — забыв про правильное произношение этого слова, позвал я. — Слышишь?

Он вздрогнул и, никуда не глядя, потерянно прошёл на своё место, осел рядом и, вздохнув, продолжил:

«Тэйя… Тэйя фиа Яэйстри. Моя жена. Счастье моё, дальше которого уж и некуда было стремиться. Ла унди ман сийя!.. Это началось именно в тот момент, когда несравненная фиа Тэйя Лоосиндиль согласилась стать моей женой, — фианьюкк поднял ко мне лицо с болезненным напряжением в умоляющих глазах: как мне быть дальше, как? Как?! И зачем? — Сказать, что мы любили друг друга — это, наверное, не сказать ничего. Есть чувства слишком невесомые, чтобы удержаться в границах неповоротливого слова. Разве можно заключить в раму рисунок птичьего полёта, мозаику солнечных зайчиков или восторг восходящего солнца? Моя Тэйя была им сродни: восхитительна, как только что раскрывшийся цветок, как радуга во время прозрачного ливня, как песня, звучащая над детской колыбелью. Ах, моя фиа, жива ли ты, увижу ли я тебя хоть один лишь раз?»

Увижу ли я тебя, Диллинь? — вторила ему моя тоска. Хоть один лишь раз? Где ты? Отзовись… В это мгновение я был один. В порыве нежности я подошёл к обрыву, к черте между уходившей вниз горой и небом и прошептал:

— Диллинь, Диллинь Дархаэлла, Великая лесная Королева, любимая моя Диллинь… Динни! Прости мне мою детскую глупость, слышишь меня, это я, Василий… Детства больше нет.

«Ах, моя милая фиа, прости мне самонадеянное безумие, — вторил мне Айт Яэйстри, не выдерживая и снова заливаясь слезами. — Моя мудрая маленькая фиа, почему ты не остановила меня, почему?.. — он надолго замолчал, меняясь в лице, с усилием борясь с одолевавшими его воспоминаниями. Наконец, собравшись с духом, продолжил: — Да, чего уж говорить, это была моя идея — начать наше свадебное путешествие с королевского карнавала. Он бывает лишь в годы золотого снегопада, а тут такой случай — убеждал я её. Представляешь, утром — свадебное шествие, а вечером — сразу карнавал! Какая удача! Везение! Весь дворец будет веселиться вместе с нами! Нам даже не придётся переодеваться! Послушай, Тэйя, душа моя, тебе так к лицу лазоревое подвенечное платье! А бриллиантовый венец чудесно подойдёт к твоим сияющим глазам! Ты будешь самой восхитительной невестой, которая когда-либо ступала в тронный зал, и нас благословит сама пресветлая Королева!..»

Последние его слова снова отозвались во мне тревожным эхом. Тем временем фианьюкк продолжал:

«Всё шло великолепно. Сказочно. Слишком хорошо. Я едва выдерживал непомерный груз свалившегося на меня счастья, почти сходя с ума, потому что огромную радость так же трудно выдержать, как и огромное горе. Всё вокруг сверкало и лилось рекою: дорогое вино, песни, золотые зёрнышки (на счастье!) под нашими ногами, цветы, цветы, цветы… Море цветов и кричащих радостных лиц, музыка, обрывки поздравлений, здравицы, пожелания и… печальная улыбка моей (теперь действительно моей!) Тэйи. Как я люблю тебя, — отчего-то грустно говорили её глаза, — Айт, как я тебя люблю… Да, да! — ликовало в ответ моё сердце. — Навсегда вместе! Моя единственная, желанная, неповторимая… Мы стали мужем и женой. Скрепляющий манускрипт с золотой печатью надёжно покоился у меня за пазухой. Тысячи гостей были нашими свидетелями. Близилась ночь карнавала — наша первая брачная ночь…»

Он снова вскочил с камня, судорожно сжимая и разжимая пальцы, прерывисто вздохнул и, требовательно взглянув на меня (далее следовала, видимо, самая главная часть истории и, предположительно, самая болезненная), медленно, но решительно возобновил свой рассказ: «Когда последний луч солнца погас за горизонтом, грянули призывные звуки начинающегося ночного праздника. Если ты не был ни разу на королевском маскараде, а ты не был (я лишь подтверждающе развёл руками), то нет смысла даже пытаться описывать его чудеса. Поверь мне на слово, это стоит хоть раз в жизни посмотреть воочию, а слова — всего лишь слова, плоское отражение настоящего океана жизни, дышащего прибоями и непостижимыми глубинами, красками, звуками и запахами. Не имея с тобой общих воспоминаний, я не буду задерживаться на самом карнавале и перейду к последующим событиям. А они не заставили себя ждать… Для меня в ту ночь существовала только моя милая Тэйя, гордая Тэйя, сияющая Тэйя. Я смотрел только на неё, танцевал только с ней, мы молчали, но мне постоянно казалось, что мы говорим и говорим, не в силах выразить то счастье, которое, наконец, обрели. Отзвучала официальная часть нашего бракосочетания. Изредка кто-нибудь подходил с поздравлениями, улыбался и отходил. Мы кивали, впрочем, я почти не вслушивался. Моя звезда взошла на небе, и для меня больше ничего не имело значения. Так прошла первая часть праздника, и мы уже собирались уходить. Я томился, жаждая остаться с моей любимой наедине, и тут подошёл очередной поздравляющий — сильс. Неслыханно! Он подарил моей жене отворяющий перстень — тот, который является пропуском в личные апартаменты. Это такой предмет, как ключ…»

Фианьюк замешкался, сбился и стал помогать себе руками, чертя что-то в воздухе.