Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

ВИЛИКÓЙШИ— о происхождении виликойш хардур Теользин записал такие слова: «Никто не может сказать точно в какой момент появился род женщин-виликойш. Однажды утром, в столетие великой миграции птигонов, первая из них вступила на порог Ульдроэля, и тот приветствовал её как старую знакомую, трижды хлопнув праздничным полотнищем башенного флага. Её осанка и рост соответствовали торжественности момента, а тяжёлая размеренная поступь позволяла без труда выдержать должную паузу, ибо по мере каждого движения всё большее количество зрителей собиралось на верхних галереях». Несмотря на свой внушительный, громоздкий вид, виликойши добры и впечатлительны, мягки телом и душой, напоминают неповоротливых тучных коров, которые думают о себе, что они — женщины , думают настолько ярко и талантливо, что никто и никогда не встречал их мужского пола. Сразу двух виликойш, одновременно, можно увидеть только после родильного акта. Это весьма занимательное зрелище: сначала, следуя внутреннему циклу, шесть объёмных женских грудей набухают и начинают источать тёмное вязкое молоко, проступающее мокрыми пятнами сквозь одежду; живот тяжелеет и округляется, едва не касаясь земли; виликойша беспокоится, ходит, часто дышит, но едва наступает ближайшее утро, она, как пингвин с зажатым между лапами яйцом, осторожно бредёт прочь — прочь в поисках густого тумана, погружается в него, точно в кипящий кисель, постепенно тая в нём всеми своими неохватными формами, размываясь пятном, тенью, ничем… Затем громко поёт в тумане, призывно, ритмично, будто маршируя на параде, снова шумно дышит как бы сразу из нескольких мест, а потом враз затихает и тут же появляется, ведя за руку самою себя , но лишь сухую и пока стройную. Первые дни они не разлучаются: новорожденная, встав молитвенно на колени, всё время сосёт, по очереди прикладываясь к материнским грудям, складывая язык лодочкой и подлизывая убегающие драгоценные капли; кормилица же опять поёт, но нежно, воркующе, умиротворённо, и ласкает свою дочь по голове, придерживая её за затылок, чтобы та не прекращала есть. Та и не перестает, а напротив делает это всё интенсивнее, жадно обхватывая ртом уже не только сосок, но и часть груди, при этом руками оглаживает и мнёт другие, заставляя их вновь и вновь набухать и истекать душистой влагой. Так проходит день. Новая виликойша толстеет и практически сравнивается размерами с матерью, но всё равно не оставляет своего занятия. Хотя молоко теперь почти не выделяется, она, так же как и раньше, старательно втягивает губами, как в длительном поцелуе, обхватывая сосок внутри рта языком. Её руки — едва не руки опытной любовницы — творят немыслимое, во всём следуя малейшим настроениям слившихся тел. Мать уже не поёт, а звучно, гулко стонет, запрокидывая лицо, пока, наконец, не разражается, выплёскиваясь на мощном выдохе, облегчённым гортанным криком. Они медленно разжимают объятия и долго-долго, не мигая, запоминающе-страстно смотрят друг на друга… После этого, ничего не говоря, женщины расходятся в разные стороны и больше никогда не встречаются.

Тех, кто посмеет помешать священному акту любви виликойш, указом великого Совета — кто бы это ни был по званию и роду! — отводят в Мёртвый Лес и, распяв между двумя окаменевшими деревьями, оставляют на потеху кикимрухам. Об этом и думать больно, ибо их изощрённые фантазии никогда не иссякают.

ГЛЫСТИ— гигантские подземные черви, обладающие зачатками разума, что делает их неповоротливыми тугодумами и любителями простых «земных» радостей: если они хотят есть, то неторопливо и обстоятельно поглощают всё подряд, при этом, они — не хищники, нет, но если кто-то оказывается на пути их перемалывающего трёхлепесткового жвала — что ж, будет перемолот и он, а впоследствии выдавлен коричневым желе через задний выводной шланг; глысти предпочитают долгий сон долгому путешествию, но место для этого ищут тщательно и придирчиво, особенно нравится им, как скользят сегменты их толстого тяжелого тела по прохладным полированным плитам старых замков, и если находится таковой — свободный, то они тут же стараются занять его, сворачиваясь огромными кольцами прямо в тронном зале. К сожалению, в виду своих гастрономических пристрастий очень скоро глысти приводят замок в полную негодность, загаживая несказанно, слегка недоумевают и с досадой покидают его в поисках нового пристанища. Будь они чуть-чуть умнее и не так ленивы… но, слава Лесу, этого никогда не случится. А замок? Да хрумм с этим замком! Найдутся другие!

ГНÓМЫ— маленькие человечки, жители подземных недр — очень разговорчивые, непоседливые, трудолюбивые и хозяйственные: у них всё под контролем — и драгоценный самоцвет, и бурый гранит, и любимая гномиха с гномчатами. Ростом гномы — едва больше пятилетнего хона, но наделены сверхъестественной силой и необыкновенными ремесленными талантами: за что бы ни брались, всё у них получается преотлично. Живут и работают они большими семьями — кланами , в которых почитаются все предки, вплоть до тысяча восьмого колена. К собственному огромному неудовольствию, несколько тысячелетий назад гномам пришлось вступить в войну с грольхами, которые захватили бóльшую часть подземных пещер. И если бы не помощь их старших родственников — гнорлей, — гномы, наверное, давно бы уже проиграли эту битву.

ГНÓРЛИ— старшие родственники гномов — тоже жители подземных недр, но в три раза выше их ростом, крупного, крепкого телосложения и молчаливого, неприветливого нрава. Когда-то в незапамятные времена не было ни гномов, ни гнорлей, а только — дикие карлики . Они жили глубоко под землёй и никогда не выходили наружу: гора была для них и домом, и пищей, и идолом. Своих умерших они переплавляли в драгоценные камни, а младенцев называли несуществующими именами. Взглядом карлики двигали скалы, при этом никогда не уставали, не отдыхали и не ложились спать. Возможности их были безграничны, как земные недра у них под ногами. Однажды жизнь для карликов потеряла всякий смысл: они могли всё, но ничего не хотели . Тогда они решили уйти туда, откуда, по их мнению, пришли — вглубь земли: так глубоко, как только можно. Был сложен огромный костёр, в который они положили всё, чем владели. Казалось, даже легенды об этом странном народе были преданы пламени, разве что только их сердца остались биться в груди. Но не успел догореть огонь, как в освещённый круг вышли двое: маленький — для карлика — толстенький румяный подросток, слишком живой и радостный для такого глобального путешествия, как уход из мира, и высокий — для карлика — угрюмый мужчина, точно вырубленный из скалы, его глаза горели красными углями: слишком живые и грозные, чтобы закрыться навсегда. «Мы хотим остаться! Ещё не знаем — почему, но чувствуем, что должны это сделать!» — хором проговорили они. Как ни странно, все их родичи единодушно согласились. Более того, к отщепенцам присоединились две юные карлицы, которые позже произвели на свет с десятка два детей, причём — у маленького карлика рождались только маленькие, такие же толстенькие и румяные, как он сам, а у рослого карлика — появились дети исключительно большого роста, сильные, свирепые и немногословные, как и их родитель. Самое интересное, что потомки этих двух непроизвольно возникших родов, сочетаясь браком между собой, не смогли родить ни одного ребёнка, поэтому попытки образовать единый клан вскоре прекратились, и образовалось два независимых — гномы и гнорли . Гномы занялись некогда привычным занятием: добывали драгоценные камни и золото и создавали из них поистине великолепные вещи — украшения и оружие. А гнорли, используя это оружие, весьма успешно отвоевали у грольхов несколько уровней подземных лабиринтов. Узнав, что правители и стражи пещерного города Лабиа Тхун — синие йокли — тоже противостоят грольхам, гнорли заключили с ними договор: теперь могучие карлики защищают не только свои владения, но и прекрасный подземный город, со всеми прилегающими к нему окрестностями.