Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

Я дрался яростно, нанося удары вслепую, не раздумывая, вкладывая в них всего себя, стараясь не обращать внимание на скребущие по спине лапы и что-то тёплое, струйкой ползущее вдоль позвоночника. Я радостно отметил, что давным-давно забытые занятия по тай’джийдо (вот оно как бывает: спасибо, Люсинда, кем бы ты ни была — спасибо!), наконец-то, пригодились по-настоящему — тело само собой вспоминало и воспроизводило нужные движения и захваты, уберегая себя, то есть меня, от действительно опасного противника.

В очередной раз рванувшись вбок, кошка-оборотень сбила меня с ног. Мы покатились по траве, удаляясь от лежавшего лешайра.

Юнэйся же давно свалилась со своего рычащего «скакуна», отчасти добившись желаемого, поскольку тот, тоже бросив деда, стоял теперь над ней, горя глазами, капая тягучей слюной ей прямо в лицо и придавив раскинутые в стороны руки, татуировка на которых была заляпана кровью — нежно салатового цвета. Девочка не сдавалась и отчаянно пинала ногой открытый вражеский живот. Геркатт ждал, явно издеваясь над своей жертвой. Сытый и холёный, он никуда не торопился, абсолютно уверенный в своих силах, явно получавший удовольствие непосредственно от самого процесса.

В это время под крики, суматоху и паническое бегство последних свидетелей Эвил Сийна довершила задуманный эксперимент, одним сильным движением вонзив Фатш Гунн в густое переплетение травяных стеблей под ногами — земля застонала, дрогнула и прогнулась, родив зелёную волну, разбежавшуюся кругами от торчащего жезла. Вспыхнула и ударила из туч ветвистая синяя молния, нижним концом устремляясь к герцогине, обтекая её блестящей оболочкой и вздёргивая над землёй, как тряпичную куклу, застрявшую в ветвях старой яблони. Неожиданно стала заметна переливающаяся изумрудная пуповина, связывавшая дриальдальдинну с земной поверхностью под ней. В данный момент изумрудный цвет менялся на алый. Изменения сопровождались побочными, явно неприятными ощущениями: Эвил Сийна больше не смеялась, куда-то растеряв всю свою спесь. Её тело агонизировало, скрючивались пальцы, а немой рот жадно хватал воздух. Выпученные глаза слепо отражали небо.

И тут она закричала — пронзительно завизжала, перекрывая раскаты грома.

Будто сжалившись, небо и земля одновременно отпустили свою распятую жертву. Лопнула связующая пуповина снизу, угасла синяя молния сверху.

Без чувств, тяжело и нелепо, рухнула в траву герцогиня, рассыпав шпильки и драгоценные камни. Вспорхнули освобождённые бабочки, отцепившись от карминовых сосков, и красно-белыми лоскутками улетели в клубившееся небо.

Окончательно исчезли проступавшие ранее покои дворца, унося с собой последнего зрителя. Возле тела дриальдальдинны суетился грольх, длинными пальцами прищёлкивая и помахивая над её лицом, что-то бубня и напевая. Эвил Сийна вздрогнула, застонав, с трудом села и отсутствующе огляделась вокруг.

Поверхность поляны уже перестала колыхаться, но волны, достигшие ее края, перекинулись на растущие там деревья, раскачивая их всё сильнее и сильнее, выдирая корни, с хрустом ломая ветки и обрывая листья. Рухнуло одно, потом другое дерево. То тут, то там с треском валились стволы, картечью разлеталась земля, образуя рваные ямы. Навстречу рушащемуся лесу из туч снова ударила молния, потом ещё и ещё. Вспыхнули и занялись упавшие ветки, повалил дым.

Прямо с застрявшей в горле дубинкой, полоснув меня на прощанье лапой, убежала к очнувшейся хозяйке кошка, на ходу трансформируясь и опять преображаясь в чёрную мужскую фигуру. Оборотень, зло выдернув изо рта окровавленное орудие, смерил меня запоминающим взглядом. Конец, сфотографирован и сосчитан. Стало на одного смертельного врага больше…

Я обернулся к Юнэйсе.

В этот момент вторая кошка, державшая девочку, наступила когтистой лапой ей прямо на лицо и переместила туда всю свою тяжесть. Тело под ней конвульсивно выгнулось и замерло окончательно. Где-то далеко в лесу раздался оглушительный треск падающего дерева, умершего вместе со своей дриадой.

— Не-е-ет!!! — нащупывая на бегу печать, я устремился к Юнэйсе.

Исковерканное тело девочки мерцало и таяло, растительный орнамент татуировки ожил, прорастая из земли крошечными ольховыми побегами. Но они тут же падали в тлевшую траву, сбитые обжигающим потоком ветра.

Сквозь дым и колебавшийся воздух я ещё различал, как во вновь созданный портал, уже без демонстративной пышности геркатты унесли на руках «великую» герцогиню Эвил Сийну Хаэлл — растрёпанную и грязную. Замыкал отступление грольх, прижимавший к груди жезл.

Мы остались одни.

Кругом горело, трещало и часто сыпало искрами. Трава чернела и скручивалась.

Застонал лешайр. Приподнялся.

— …Юнэйся. …Где? …Юнэйся?

— Молчи, дедушка, береги силы, — я старался не смотреть ему в глаза. Он сразу всё понял и обмяк на моих руках.

— Вася, помоги подняться. Где эти… остальные?

— Отбыли, разумеется, а мы вот тихо жаримся. Ещё чуть — и будет полная готовность с румяной хрустящей корочкой. Может, пора выбираться, а то у меня волосы дымятся, да и твои усы не лучше? — я плавно перешёл на фамильярности. Что ж, неприятности сближают. Котлеты на сковородке далеки от церемоний.

— Кабы не горело кругом, я бы вывел, а так…

— Да-а, водички бы не помешало! — мечтательно сказал я и с удивлением уставился на свои штаны, быстро набухающие влагой. — Эт-то что ещё такое?

Сунул руку в карман и вытащил жемчужину, которая, стремительно увеличившись в размерах, превратилась в пористую губку, исходящую тонкими струйками воды. Извлеченная на свет, губка вмиг потяжелела и брызнула во всю силу. Не удержав, я бросил сей фонтанирующий источник на землю, тут же разлившийся огромной лужей. Вырвавшаяся водная стихия азартно бросилась в бой. Поле битвы закипело, забулькало, непроницаемо покрываясь белым паром. Стало душно, как в бане. Когда, наконец, поутихло и развеялось, нашим глазам предстало жалкое погорелище, на добрый километр простиравшееся вокруг. У моих ног плавала жемчужина — опять маленькая, желтенькая. Выловив её и запихав в мокрый карман, я поднял на руки Илэйш Эшха и зашагал в сторону нашего с дофрестом завтрака.

Стоит ли говорить, что никакой поляны мы не нашли, как и кушавшего на ней Враххильдорста.

— Васёк, ты правее бери. Правее, — еле слышный голос лешайра сипел и прерывался, по морщинистой щеке катилась слеза, прочерчивая в саже извилистую дорожку. — Тут недалеко река.

Минут через десять я действительно вышел на берег лесной речушки, густо заросший кустами и тонкими невзрачными берёзками, нашёл место с удобным сходом, защищённое с трех сторон ветками, уложил на траву деда, умылся и, стянув рубашку, выполоскал её тоже. Сигареты, к моей радости, частично уцелели, и я с блаженством затянулся.