Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

— Что?.. — переспросил я, автоматически теряя нить своих размышлений. — При чём здесь разница?

— Вот и я говорю: какая разница — платить или не платить? Большой или маленький? Увидеть или услышать? — он придирчиво осмотрел содержимое принесённых тарелок. — Всё это шелуха твоих потаенных желаний, одежда для глубин подсознания, опавшие листья ненаписанных книг, уже давно готовые быть подхваченными призрачным ветром сновидений.

— А ты, я гляжу, поэт?

— А что мне ещё остаётся? — туманно согласился кот. — В чужом-то сне.

— Хорошо, — я огляделся вокруг. — Действительно, хватит лирики, пора и к делу переходить. Я так понимаю, что существуют определённые условия и ограничения, правила игры, так сказать. Например, ты не имел права помогать мне осознать себя во сне. Ну, с просыпанием не просыпаясь… Так ведь?

— Не имел, — кивнул тот, когтем выуживая из тарелки кусок ветчины. — Ох, и не имел. Это ты должен был сам. А в остальном, прекрасный мой напарник — всё хорошо, всё хорошо!.. Короче, с того момента, когда ты пришёл в себя, — спасибо, что так быстро! — мы можем уже не следовать канве сновидения, а прокладывать свой собственный путь. Задача номер один: пойми, что твои желания и высказанные вслух по-желания здесь исполняются, так что осторожнее со словами и даже мыслями…

— Так ведь это здорово! Я сию секунду пожелаю увидеть Фастгул'ха, раз-два — и он сидит напротив!

— Увы… Не выйдет!

— Почему?! Это же так просто!

— Но не в данном месте и не в данной ситуации. Считай, что мы — туристы, приехавшие в экзотическую страну, где к нашим услугам огромное количество развлечений и возможностей. По сути, всё, на что только способна наша бурная фантазия. Это ты уже усвоил?

— Вполне.

— Но! — прозвучала эффектная пауза, призванная обратить моё внимание на последующие слова. — Но ведь есть и другие туристы! Со своими не менее бурными фантазиями, имеющими полное право на обособленное существование. Они — не часть твоей иллюзии и не подчиняются твоим приказам, так что кричи — не кричи, а Фастгул'ха придётся искать в рабочем порядке. Самим! — он помолчал. — А кроме этих самых других туристов прилагаются, хм…яу, до полного комплекта и коренные жители.

— Это долгожданное «во-вторых»?

— И в-пятых, и в-десятых, — зевнул он. — Поскольку местное население весьма и весьма небезобидно. Хойши и моаны, как говорится, туда-сюда — по крайней мере не кусаются и под ногами не болтаются, а вот зурпарши… Зурпарши опасны по-настоящему.

Я отодвинул свою тарелку и посмотрел на кота то ли с восторгом, то ли с ужасом. Надо же, и здесь не без флоры и фауны! Какие-то мойши и коаны… извините, хойши и моаны! И вдобавок к ним кровожадные зурпарши! Ух ты! Зуррр-паррр-шиии!

— Так вот. Эти «кровожадные зурпарши» способны сколь угодно долго удерживать и не отпускать случайно заплутавших путников: сновидящих, безумных или просто потерявшихся между реальностью и бредовыми фантазиями! И неважно, по какой причине и по какому поводу оказываются здесь эти несчастные… или счастливцы. Потому что дороги назад для них не существует. Потому что остаток жизни они проводят в иллюзии исполнения всех своих потаённых желаний.

— Оставь надежду всяк, сюда входящий, — пробормотал я, оглядываясь и неожиданно находя ненастоящность и некую картонную бутафорность окружающих нас предметов, будто бы всё вокруг было декорациями, оставшимися от каких-то других уже доигранных, допрожитых жизней, декорациями, так мало имевшими отношение к сегодняшним событиям, что и упоминать-то о них было бы крайне нелепо. Кот поймал мой задумчивый взгляд и понимающе кивнул:

— Да, сон чем-то напоминает смерть: заснувши, можно и не проснуться.

— А зурпарши? Сторожевые псы или сладкоголосые няньки? — поинтересовался я, сбрасывая мимолётное наваждение.

— Это кому как больше нравится. Они, как губки, впитывают внутренние переживания попавшего к ним путника и выдают ему некое фирменное лекарство-панацею — противоядие от него самого, такого, каким он является на самом деле, — даря ему забвение и призрачное счастье исполнившихся надежд. Но как бы ни было безоблачно дальнейшее существование попавшего в плен — это лишь иллюзия, обман, фальшь, бред. Назови, как хочешь, но от этого оно не станет жизнью. И заключенные в сновидение где-то в глубине души знают об этом, знают и невыносимо страдают, не в силах ни отказаться от этой сладкой боли, ни окунуться в неё целиком.

— А зурпарши питаются именно этими чувствами, — вдруг догадался я и, не сдержавшись, возмутился: — Вот ведь гадёныши!

— Я думаю, они будут с тобою не согласны, — хмыкнул кот.

— Ага, скажут, мол, они всеобщие благодетели, дарующие радость и феерические наслаждения. Этакие бесплатные спасители. Спасибо, но мы пешком постоим. Фастгул'ха они не получат! Уж мы постараемся.

— А вот это и есть «в-третьих», — оживился мой белоснежный приятель. — В-третьих и в-главных, потому что именно за этим мы и здесь. Дело за малым — найти мальчика и помочь ему вернуться назад.

— И как мы будем его искать?

— А я тебе для чего? Не только же мурлыкать и скакать за бантиком. Мы, катты, известнейшие проводники по миру сновидений. Здесь мы почти как дома.

— Почти… Что ж. А может быть, проще спросить? — и я неожиданно для себя, а может и для катта, повернулся к хозяйке кафе, протиравшей за стойкой бокалы, и поинтересовался: — Извините, пожалуйста, за странный вопрос, но вы случайно не знаете, живёт ли поблизости мальчик лет семи-восьми, который очень любит собак? — я задумался и добавил: — Серых.

Рядом замер кот, а женщина наоборот — оживилась и, отставив в сторону бокал, направилась к нам.

— Мальчик?.. Да здесь много мальчишек. Они сюда толпами бегают: мороженое у меня лучшее в городе! Собак, пожалуй, любят почти все. Так что, вряд ли я вам помогу… Собаки-то собаками! — вдруг махнула она рукой и, с видом завзятой сплетницы, торопливо поведала: — А у нашего соседа волчонок появился. Да-да! Самый настоящий. Сосед — охотник — недавно из леса вернулся, говорит, что река разлилась и затопила волчью нору. Все погибли, а один выжил. Вот его-то он домой и привёз — сынишке на воспитание… А, кстати! Мальчонке его этой зимой как раз восемь исполнилось. Может, он вам и нужен?

Она ещё говорила, а мы уже поднимались из-за стола.

— Это совсем рядом. Нагорная улица, деревянная двухэтажка с садом… А пирожные?! Пирожные вы так и не попробовали! — с поздним сожалением бросила она нам вслед.

Колокольчиком звякнула дверь. Белая мышка, качнув на прощанье хвостиком, пожелала нам доброго пути.

Это на самом деле оказалось близко. Два раза повернули за угол — и готово! Будто мир вокруг был озабочен только одним — как бы нам поскорее хлопнуть заиндевелой калиткой и вступить на дорожку сада дома номер восемь. Я насторожился: действие ускользало прочь с безупречной гладкостью продуманного до мелочей романа — страничка за страничкой, слишком легко и беспечно, чтобы поверить в это окончательно.