Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

Вокруг никого не было. Лишь неподалёку в пахучей сырости мусорного бака лениво копался здоровенный белый кот явно домашнего образца. Неторопливо выудив из помойки скомканый разбухший кусок бумаги, он ловко развернул его, извлёк оттуда потемневшую шкурку от копчёной колбасы и принялся жевать — скорее из принципа, нежели чем из-за настоящего голода. При этом кошак пристально наблюдал за мной пронзительно голубыми, прямо-таки рекламными глазищами.

— Жри себе, чего пялишься! — хрипло сказал я, успев вздрогнуть от резкого несоответствия собственного просевшего голоса и опадающей снежной тишины, которая жадно впитала в себя произнесённую фразу, всю до последней буквы и живой вибрации звука.

— А ты сам не жрёшь, так и другим не мешай, — проворчал в ответ кот.

Я вздрогнул вторично. Так, приехали… Это я в институте, что ли успел упиться? До самых чёртиков, то есть, котиков? Надо же, не помню даже, по какому поводу и пили. Говорящие коты — это слишком! И вообще, где я?.. Голова трещала нещадно. Пить что ли бросить? Хотя бы ради жизненного разнообразия!

Кот дожевал, лаконично икнул, прикрывшись лапой, и, запрыгнув ко мне на скамейку, устроился рядом.

Мы помолчали. Очень хотелось с кем-нибудь поговорить.

Куда бы пойти погреться? Увы, податься было некуда и не к кому. К матери? Ни за что! — вопрос принципиальный. В общагу — поздновато, разве только что по стенке лезть, перепрыгивая с балкона на балкон. По друзьям? За последние две недели я перебывал почти у всех своих знакомых. По новому кругу, может, начать? Кто там был первым-то? Надо вспомнить…

Фонарь над нашими головами замигал и, окрасившись напоследок в красное, погас окончательно.

— Жуть-то какая, — произнёс я, удручённо всматриваясь в снежную завесу.

— Ну уж, скажешь тоже, — миролюбиво возразило белеющее в темноте кошачье привидение, до сих пор сидевшее рядом. Я закрутил головой в поисках говорившего. В то, что это вещает всё-таки кот, верить почему-то не хотелось. Голос не умолкал: — Ох, какой ты право впечатлительный. Только не падай в обморок, юноша! И тем более не вздумай просыпаться. Ясно?

— А я сплю?.. О, боже, я же ведь сплю! — я ошарашенно уставился на кота. Говорил-то, кстати, действительно он. Кот, кот, белый кот… Почему-то именно сочетание белого цвета и голубоглазой кошачьей морды затрагивало во мне что-то глубинно-подсознательное. Что?! Кот, снег, мельтешение падающих то ли снежинок, то ли сверкающих огоньков — это уже где-то было. Где и когда? Как мучительно складывалась мозаика бытия: выпуклость во впуклость, выступ в выемку, снежок, брошеный в открытую форточку… Я Василий, я сплю… Нет, не то! Кот, белый кот, говорящий кот. Дружище-кот, от присутствия которого делается чуточку спокойнее. Ну да, он же обещал быть со мною рядом… Когда это, интересно, он мог мне что-либо обещать? Стоп. Вспомнил. Не кот, а… катт! Ну, конечно же, катт!!! Хорошо, уже гораздо лучше, я сплю и вижу сон про себя и катта. Отлично! Один ноль в нашу пользу. Осознание происходящего немедленно и результативно вернуло мне меня самого, любимого и единственного… Мало. Этого мало. Дальше… Руки. Кажется, что-то говорилось о руках. Надо сфокусироваться на своих руках. Где они там, мои незабвенные? Это оказалось очень трудно — даже пальцы на них не слушались, живя своей отдельной, независимой жизнью. Спали они тоже, что ли? Эй, засони, подъём! Ещё труднее было сосредоточиться. Как во всяком сне, не хватало сил для того, чтобы долго думать о чём-то одном, следуя единственному намерению, а не многим. Мои мысли были мимолетны и несущественны, как сухие листья, ещё державшиеся за ветку, но готовые вот-вот унестись ветром. Ветер, призрачный белый ветер… Почему белый? Мне кто-то уже говорил нечто подобное. Где же я это слышал? Мне удалось-таки оторвать от мокрых коленей непомерно громоздкие руки и поднести к лицу — наклонить голову я был не в состоянии. Немного полюбовался на растопыренные пальцы, даже пошевелил ими для пущей наглядности — отлично! С каждым движением, сознательно контролируемым, я всё более был жив — жив и уверен в себе.

— Отлично. Более чем. Даже быстрее, чем я рассчитывал, — одобрительно похвалил меня мой странный собеседник. Он значительно увеличился в размерах и напоминал теперь длиннохвостую рысь, еле-еле помещавшуюся рядом со мной на скамейке. — И прекрати, пожалуйста, этот несносный снег — надоело! В конце концов, это же твой сон, а не мо…

— Иллас Клааэн! Вот ты кто! Вспомнил! — я так обрадовался, что чуть не полез к нему обниматься. — А что мы здесь делаем?

Кот лишь преувеличенно закатил глаза, мол, первый раз, что поделаешь. Вздохнул и ничего не сказал.

— Снег? А при чем тут снег? — я покрутил головой, по-новому ощущая слякотность наступавшей ночи, стопудовое пальто и ботинки, продолжавшие впитывать бесконечный поток обжигающе холодной воды.

— Василий, ты постоянно проваливаешься куда-то в свои бессмысленные студенческие сны-воспоминания. Мало того, что ты устроил нам вот это, — кот недовольно мотнул головой, стряхивая горку снега, выстроившуюся пирамидкой у него на макушке, — так ты, к тому же, и не желаешь вот «это» прекращать!

— Как?! Я же не умею управлять погодой, — тупо сказал я. Мысли путались и упорно не хотели выстраиваться в завершенную концепцию происходящего. Я, как маразматическая старушка, «здесь помнил, а здесь не помнил», безнадёжно пытаясь соединить воедино лица, факты и окружающую обстановку. Погода? Ну, причём здесь погода? В этом году вообще постоянно валит снег, что я-то могу поделать? Или же могу? Или не могу? Ощущение, что это было когда-то, раздражало. Хм, дежавю. Или навязчивое сновидение? Что-то подобное мне уже снилось, и не раз. Хорошо. Если это не сон, то за углом живёт знакомая девчонка — Светка-каретка. Зайдём, проверим? Да, каттище?

Кот молчаливо вышагивал рядом. Когда же мы успели встать и так далеко отойти от перекрестка? Ага. Вот оно, окно. И Светка в нём — рукой нам машет. Понятно?! Я победно глянул на хвостатого спутника. Видел?! Вот оно — окно! И Светка в нем — рукой машет… Стоп. А ну-ка, ещё раз. Окно. И Светка в нём…

— Не надоело? — участливо поинтересовался кот.

Ответить я не успел. Рядом притормозило новенькое такси.

— Не надоело… по такому-то снегопаду бродить? — безмятежно поинтересовался водитель, выглядывая через медленно разъезжавшуюся щёлку окна. — Вам куда?

— Пешком дойду, — отмахнулся я, машинально нащупывая в кармане кошелёк.

— Студент? Да садись! В такую погоду я и за просто так подброшу! Ежели, конечно, в центр… Анекдоты-то знаешь? — не унимался добродушный голос.

В башмаках предательски хлюпнуло. Вот напасть! Вздохнул, нагнулся, заглядывая внутрь — красота! — тепло, сухо, мягко, и дядька широко улыбается. Лицо хоть и заросло тактичной щетиной, но породистое, как это принято говорить — запоминающееся. А, точно! На профессора нашего похож, на заведующего библиотекой. Я цепко глянул, успел прочесть водительское удостоверение, закреплённое около бардачка. И имя тоже не в пример заковыристое: Мариан Вяземундович Троепольский. Вот так водитель! С именем, достойным императора! А может, профессора философии?