Синтия Хэнд - Свободная [litres]

Хотя сейчас я бы порадовалась даже общению с мутировавшей собакой. Потому что меня игнорирует не только Кристиан. Джеффри больше мне не звонил. Анджела так занята организацией встречи с Пеном, что даже не заметила бы, случись со мной что-нибудь. Эми и Робин просто обезумели с тех пор, как выяснилось, что Анджела ждет ребенка, поэтому все их разговоры сводятся к тому, как это печально и неожиданно, и к тому, что же теперь ей делать. Даже Вань Чэнь стала еще более отстраненной, словно беременность – это заразная болезнь.

Я вновь вздыхаю и пытаюсь придумать, что бы сейчас написала в своем дневнике благодарностей, который, если честно, не брала в руки после сессии.

«У меня все хорошо, – напоминаю себе я. – И меня окружает множество людей, которые меня любят».

Просто сейчас их нет рядом.

Над головой раздается громкое карканье. Я всматриваюсь в крону дерева и, конечно же, вижу Семъйязу, который рассматривает меня сверху.

Сколько бы я ни храбрилась и ни напускала безразличный вид, но каждая встреча с ним напоминает барахтанье в ледяной воде. Потому что меня не покидает мысль: «Не решил ли он убить меня?» Ведь Семъйяза мог бы сделать это, лишь щелкнув пальцами. Не сомневаюсь.

– Тебе что, больше делать нечего, кроме как преследовать меня? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал нахально.

Птица наклоняет голову, а затем слетает с ветки и приземляется на траву рядом со мной. Печальная мелодия скорби тут же наполняет мои мысли, заставляя грудь сжиматься от испытываемых им сожалений.

«Мэг», – думает он. Да, это лишь имя мамы, но оно наполнено целым ворохом воспоминаний и боли. Влечения. Чувства вины. «Мэг».

Я закрываюсь от него.

– Проваливай, – шепчу я.

Но ворон вдруг увеличивается в размерах и превращается в человека.

– Господи! – Я отползаю назад и прижимаюсь спиной к стволу дерева. – Ты что творишь!

– Никто не видел, – успокаивает он, словно меня сейчас волнует моя безупречная репутация, которая испортится, если кто-то заметит, как я разговариваю с птицей.

Я разрываюсь между желанием убежать – унестись на всех парах к Мемориальной церкви, единственному освященному месту, которое приходит в голову, – и остаться здесь, чтобы узнать, что Чернокрылый скажет на этот раз. Мой взгляд скользит к зданию церкви, возвышающейся на другой стороне двора. Но это слишком далеко.

– Что ты хочешь от меня, Сэм? – определившись, спрашиваю я.

– Однажды я водил твою маму на танцы, – говорит он, вновь принимаясь за свои истории. – Она надела красное платье, а когда оркестр играл «Пока мы не встретимся вновь» [12], положила голову мне на грудь, чтобы послушать, как бьется мое сердце.

– А у тебя есть сердце? – вырывается у меня довольно глупый и слегка язвительный вопрос.

Мне не нравится, что они с мамой ходили на свидание. Что они вообще общались.

Семъйяза строит обиженный вид.

– Конечно, у меня есть сердце. И меня можно ранить, как и любого другого человека. Мэг пела мне в тот вечер, когда мы танцевали. «Улыбайся, пока целуешь меня на прощание. И когда тучи рассеются, я вернусь к тебе», – поет он, и стоит признать, что его голос не так уж и плох.

Да и песня мне знакома. Мама любила напевать ее во время работы по дому. Например, когда складывала постиранное белье или мыла посуду. И это первый раз, когда я узнаю в его таинственной Мэг свою маму.

– Она пахла розами, – продолжает Сэм.

И это тоже правда.

Он достает из кармана серебряный браслет и кладет его на раскрытую ладонь.

– Я подарил ей его у дверей, когда мы желали друг другу спокойной ночи. И все лето я оставлял ей подвески в разных местах. Вот эту, – он проводит пальцем по фигурке рыбы, – я подарил ей как напоминание о нашей первой встрече на пруду. – Он касается лошади. – Это в напоминание о нашей поездке по деревням, после того как разбомбили больницу, где она работала.

Семъйяза нежно проводит пальцем по серебряному колечку с рубином в центре, но не объясняет, почему подарил его. Но я и так знаю, что оно означает.

«Вот почему он следит за мной, – думаю я. – Он любил маму».

И любит до сих пор.

Сжав браслет в руке, Сэм прячет его в карман.

– В каком году это произошло? – спрашиваю я. – Ну, когда вы ходили на танцы?

– В тысяча девятьсот восемнадцатом, – отвечает он.

– Ты ведь можешь вернуться туда, верно? Ангелы же умеют путешествовать во времени?

Он встречается со мной взглядом, и я вижу, как в его глазах разгорается возмущение.

– Некоторые ангелы, – говорит он, подразумевая тех, что сражаются на стороне добра.

Тех, кто умеет призывать венец.

Тех, кто служит Богу.

– А сегодня ты расскажешь мне хоть одну историю? – тихо спрашивает он. – О своей матери?

Я с мгновение раздумываю над его словами. И почему мне так жалко Семъйязу?

«Возможно, потому, что он любит того, с кем не может быть? Кто, как не ты, способна это понять», – говорит мне надоедливый внутренний голос.

Я в ответ приказываю ему заткнуться.

– Что-то не приходит на ум ничего интересного.

Я встаю и, стряхнув траву с джинсов, начинаю собирать вещи. Семъйяза поднимается на ноги вслед за мной, и я с ужасом замечаю, что трава под ним почернела и хрустит. Она погибла.

Он действительно чудовище.

– Мне пора идти, – объявляю я и разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Что ж, значит, в следующий раз, – говорит он.

Услышав это, я замираю.

– Я не хочу встречаться с тобой еще раз, Сэм. Не знаю, зачем ты следишь за мной и чего хочешь от меня, но мне неинтересны твои истории.

– Я просто хочу, чтобы ты их услышала, – объясняет он.

– Зачем? Чтобы ткнуть меня носом в ваш с мамой «страстный роман»?

Он качает головой, отчего две его ипостаси – осязаемое тело и неосязаемая душа – расплываются. И тут я понимаю, что ему хочется рассказать их мне, потому что ему больше не с кем поделиться. Потому что это больше никому неинтересно.

– До свидания, Сэм.

– До следующей встречи, – кричит он мне вслед.

Я ухожу, не оглядываясь, но образ моей мамы в красном платье, в облаке духов с ароматом роз и с серебряным браслетом, который позвякивает на запястье, пока она поет и кружится в танце, ярко вспыхивает в голове.

– Это случится завтра, – объявляет Анджела, пока мы стираем ее одежду в прачечной «Робл».

Я решила помочь ей, потому что Анджеле становится все труднее и труднее наклоняться, а шум отжимающей стиральной машины и сушилки скрывает все тайные разговоры о видении. Которое, судя по всему, воплотится завтра.

– С чего ты решила? – спрашиваю я.

– Потому что именно завтра я попросила его встретиться со мной, – говорит она. – В письме.

– А ты уверена, что Пен его получил?

– Да. Потому что он ответил, что появится здесь. И потому что этому суждено случиться. Пен появится, потому что я видела, что он появится.