Повелитель Красная Дама - Чёрный шар [СИ]

Это были шары раскаленного вещества. Летун доставал их из ниоткуда и швырял, словно бейсбольные мячики. Пока капрал Цинциллер — в прошлом специалист по физике плазмы — еще пытался что-то понять и объяснить, он извел четыре пачки бумаги на расчеты. Из его вычислений Царада уяснил одно: подобный феномен совершенно невозможен, и либо с миром что-то не так, либо все они здесь спятили.

— Превосходно! — сказал тогда Царада и запил водой целых три таблетки из драгоценных запасов аспирина. — Это просто чудесно! Слава науке! Я не шучу, Цинциллер, ты открыл мне глаза! Мы бьемся уже четыре месяца, мы потеряли четыреста человек, все правое крыло, у нас нет связи, о подкреплениях — ни слуху ни духу, я даже не знаю, помнит ли о нас еще Высокий двор, но это же все так просто, так логично — видите ли, мир не в порядке, что-то с ним приключилось, ну и у нас крыша поехала за компанию! Какое здравомыслие, какой практический ум! — На этом месте Царада ткнул в Цинциллера пальцем и обратился к несуществующей аудитории: — Берите с него пример, пожалуйста, кому я тут еще вправе что-либо запрещать? Давайте залезем в подвал, коли все так славно! Обошьем стены одеялами, будем друг другу блох вычесывать да петь колыбельные! Только вот что, Цинциллер, — он взял своего подчиненного за пуговицу, — ты уверен, что стены не превратятся в пауков? А в масло? Ты помнишь масло, Цинциллер? Помнишь, чья это была штука, кто из Великих ее проделал? Ну-ка, кто это был, а? Давай, не стесняйся, выкладывай, и мы прямо сейчас пойдем и скажем ему: будь человеком, верни нам четыре ящика взрывчатки, которые мы сложили, чтобы разорвать тебя на куски! Боже мой, какая все это чушь! Какая чушь!

С этими словами он отпустил Цинциллера, тот вздохнул и принялся собирать разбросанные бумаги. Это была не первая вспышка Царады, ее следовало переждать, как пережидают короткий майский гром.

— Цинциллер, я прошу прощения, — сказал Царада, плюхнулся на стул и весь обмяк, явив двойной подбородок и брюшко под кителем. — Цинциллер, не злись на меня. Только не злись добровольно, а не потому, что я приказываю не злиться. Хотя, конечно, я могу и приказать. Но дело не в этом, нет. Это ведь был превосходный план — взорвать мерзавца… Как вы там его называете?

— Призрак, — ответил Цинциллер, который как раз закончил наводить порядок и теперь всматривался в окно. — Белый Призрак, вот как мы его зовем, господин лейтенант. Не знаю, почему вас не устраивает это имя. В конце концов, почти так же называет себя и он сам.

— Да-да, — сказал Царада и принялся массировать свои глазные яблоки с таким остервенением, будто его кургузые пальцы могли победить бессонницу последних полутора недель. — Проклятый урод. Почему меня не устраивает это имя… Цинциллер, ты с ними или со мной? — взорвался он снова, но это были всего лишь остатки пороха. — Я знаю тебя целую вечность, я доверяю тебе, как себе, но где весь твой гнев, черт бы тебя побрал? Он же убил Мартелло! Мартелло — тебе его не жаль? Это был храбрый парень, храбрее всех нас вместе взятых! И у него были причины ненавидеть этих ублюдков. Ему было наплевать, понимает он их или нет! Он хотел их убить, вот и все.

— И он не сумел, — сказал Цинциллер. — Смотрите, господин лейтенант — он снова вьется над башней, третьей из правого сектора. Я уверен, после нашего отступления он соорудил там себе гнездо.

— Кто вьется, Цинциллер? О ком ты говоришь? Ты вообще меня слушаешь? Мне напомнить, как погиб Мартелло? Напомнить, что с ним стало?

— Я видел, как он погиб, господин лейтенант, — ответил Цинциллер. — Я был тогда вместе с вами.

И это была чистая правда. Великий, уничтожить которого решил лейтенант, называл себя Белым Мстителем, и под этим комиксовым именем скрывался белокожий, удивительно красивый юноша, способный проходить сквозь стены, становиться невидимым и одним своим присутствием выводить из строя электроприборы. План, разработанный тогда Царадой, был одним из великого множества его планов, крепко задуманных, осуществленных вплоть до последней буквы, но, в силу роковой природы его врагов, обреченных на оскорбительный неуспех. Для исполнения плана Царада пожертвовал последней рабочей рацией. Расчет был на то, что Мститель соблазнится возможностью уничтожить единственный источник связи и угодит в поставленную ловушку. Завлечь его вызвался рядовой Мартелло, потерявший при штурме правого крыла — мы называем это «штурмом» потому, что другое слово для случившегося подобрать трудно — обоих братьев и всякое желание жить.

За ходом операции Царада следил на мониторе — и капрал Цинциллер действительно был рядом с ним. Мститель шел у Мартелло за спиной, всего в пяти шагах. Там, в коридоре, его присутствие выдавало лишь слабое преломление света. Он мог уничтожить камеру, но почему-то не сделал этого.

Небрежность?

Насмешка?

Дефиле?

Мартелло знал, что Мститель идет за ним, но не мог выдать свое знание, поскольку рисковал не только собственной жизнью — а против Мстителя он не смог бы устоять и секунды — но и успехом операции. Передатчик в его руке была настоящий, и настоящим был аккумулятор для него, ожидающий в комнате. Белый Мститель не купился бы на фальшивку — вот почему Царада и не думал его обманывать. Реальность — вот какое угощение он приберег в тот день для этого гостя; прочная, надежная реальность, верная опора в жизни, лучшее утешение в эти безумные дни. Так говорил Царада, а за словами его скрывались четыре ящика лучшей взрывчатки, оторванные, как и рация, от многострадального сердца.

И был еще лаз, ведущий из комнаты, лаз за стенной панелью, отодвинуть которую было легче легкого. Лаз был надежен, и Царада сперва вызвался быть приманкой сам. Но Мартелло настоял на жеребьевке, ненависть звала его отомстить, и он не собирался уступать эту честь даже своему командиру. Мститель должен был подойти близко, достаточно, чтобы его поле повредило рацию, после чего двери за ним следовало захлопнуться, а у Мартелло осталось бы около пяти секунд, чтобы укрыться от взрыва в стене.

Это была честная игра, партия с реальными ставками, и Мартелло вынужден был играть честно просто потому, что к этому его вынуждали обстоятельства. В конечном счете, человек играет честно всегда, поскольку подчиняется правилам существующего мира и действует исключительно в заданных рамках.

Но для Великого этих рамок просто не существовало, и в честности он не испытывал нужды. Поэтому то, что должно было произойти по замыслу Царады — не произошло. Едва дверь захлопнулась, как кирпичная кладка, ящики, стол, аккумулятор на столе и рация в руках Мартелло, лицо несчастного — все потекло у лейтенанта на глазах, словно тающий шоколад или горячее масло. Мартелло закричал, Царада отпрянул было от монитора, но усилием воли заставил себя смотреть.