Вольфганг Хольбайн - Мидгард

Лиф был единственным, кто оставался безучастным. Весь вечер он провел, сидя на корнях дерева под густыми вершинами вечнозеленого леса богов, спрятавшись от случайных взглядов проходивших мимо азов. Он хотел быть один.

Ближе к вечеру, услышав позади себя шаги, он вздрогнул. Из густой зелени Глазира появилась чья-то тень, за ней — вторая, и наконец Лиф узнал Одина и Бальдура, одетых в блестящие воинские доспехи: латы, шлем и золотистую кольчугу. Один нес в руке тяжелое копье и белоснежный щит. На груди у обоих был отчеканен одинаковый символ: Хагал — руна судьбы.

— Вот, значит, где ты, — произнес Бальдур. — А мы тебя искали. Ты исчез так внезапно.

Лиф не ответил. Он заглянул в глаза Одина и увидел в них мягкую отеческую улыбку.

— Мы собираемся в Химинбьёрг, — сказал Бальдур. — Пойдешь с нами? Тебе неинтересно посмотреть, как работает Трим?

Лиф молчал. Как ни странно, но в последние несколько часов он напрочь забыл о ледяном великане. И без него голова шла кругом.

— Мне кажется, ты хочешь с нами поговорить, не правда ли? — спросил Один. Он подошел ближе, приставил к дереву копье и меч и уселся рядом с Лифом. Первую минуту он колебался, но затем дружеским жестом положил ему руку на плечо. Лиф молча это стерпел, хотя ему хотелось вскочить и возмутиться такой фамильярностью. От прикосновения руки Одина боль в его душе понемногу стихла, подобно тому как стихает головная боль от прикосновения прохладного полотенца.

— Ты боишься, Лиф, — медленно произнес Один.

Лиф молчал.

— Мы все боимся, — продолжил Один. — Даже Бальдур и я, даже Тор, хотя он делает вид, что радуется битве. Но в действительности война никого не радует. Когда она пройдет, мир не станет больше. И не важно, как она окончится.

Лиф медленно освободился от объятий Одина и посмотрел на Верховного Бога.

— Разве нет возможности ей помешать? — спросил он. — Вы азы, Один! Боги! Вы же имеете власть…

— Власть переменить ход судьбы? — Один покачал головой. — Нет, Лиф, такой власти не имеет никто. Над нами есть высшая власть, которая определяет ход событий, и мы обязаны склоняться перед ее волей.

— Высшая? — Лиф смутился. Значит, азы все-таки не были высшими богами, создателями неба и новых миров?

И, словно услышав его невысказанный вопрос, Верховный Бог продолжил:

— Нет, Лиф. Для людей, для вас и всех других жителей Мидгарда, мы всего лишь то, что вы в нас видите. Но над нами есть могущественное начало.

— Кто? — резко спросил Лиф.

Один помедлил с ответом.

— Существа, которые от нас так же далеко, Как мы от вас, — наконец сказал он. — А ими руководят, возможно, другие. Кто знает?

— Значит… самого главного просто нет?

Один улыбнулся.

— Я вижу, ты быстро понял. Нет, главного нет. Мироздание бесконечно, и оно как колесо, в котором одна спица следует за другой, как бы быстро ты его ни крутил. Не в нашей власти что-либо изменить. Мы этого не хотим, а если бы даже хотели, то не смогли бы.

— Почему же тогда вы не отправитесь к высшим существам и не попросите их положить всему конец? — спросил Лиф.

— Мы не можем, — ответил Один. — Все случится, как сказано в пророчестве, только так, и не иначе.

Они замолчали. Лиф задумался над словами Одина. В первый момент утверждение Одина о том, что существуют другие могучие силы, которые равнодушны как к судьбе азов, так и к судьбе людей, он воспринял с недоверием. Но потом вспомнил свое детство, тяжелые годы работы на хуторе Озруна, зимы, когда вокруг дома выла буря, короткие лета с градом, уничтожавшим урожаи, и море, которое разрывало сети и заставляло возвращаться домой голодными. Как часто Озрун и Фьелла молились богам, имен которых он тогда не знал и которых сейчас видел перед собой. Но что они сделали для людей?

«А если так, — думал Лиф, — зачем тогда вообще существуют боги?» Но он не спросил об этом Одина.

— Пойдемте, — сказал Один. — Наше время истекло, войско Суртура приближается с каждой минутой.

— Ты веришь, что стена Трима поможет его остановить? — неуверенно спросил Лиф.

— Остановить? — Один вздохнул. — В пророчестве сказано, что Последняя Битва состоится на поле Вигрид, здесь, перед воротами Гладсхайма. Но стена Трима может нам помочь ослабить его войско. Единственное, чего мы не знаем, Лиф, — как закончится битва.

Битва… Это слово долгим эхом отдавалось в голове Лифа. Ему чудился звон оружия и дрожание земли под копытами лошадей, пение тетивы и крики умирающих. И вдруг шум воображаемой битвы стал так оглушителен, что он наклонился вперед и зажал руками уши.

— Мы победим, — убежденно произнес Бальдур. — Ведь мы боремся за правое дело, Лиф. Зло еще никогда не выигрывало.

— Но я не хочу бороться, — прошептал Лиф. — Я ненавижу сражения, Бальдур! Я не хочу с мечом в руках убивать другого и…

— Почему же ты тогда учился искусству боя? — резко перебил его Бальдур. — Целый год ты тренировался и совершенствовал свое мастерство. — Он шагнул ближе и обменялся быстрым взглядом с Одином. Лиф заметил, что Верховный Бог незаметно кивнул. — Никто из нас тебе этого не говорил, чтобы ты не возгордился, но ты добился большого успеха. Немногие люди могут сравниться с тобой во владении мечом и щитом, и тебе некого бояться. Ты можешь победить даже огненных великанов Суртура и любых других тварей, с которыми встретишься.

— Но я не хочу этого, Бальдур! — закричал Лиф, теряя самообладание. — Это… это совсем другое. Я научился сражаться, но это было…

— Только игрой, — перебил его Один. — О да, я знаю, Лиф. Для тебя это была только игра, забава, возможность померяться силами с твоими друзьями, не больше. Впрочем, так и должно было быть.

А теперь игра начнется всерьез, —

добавил Бальдур.

Лиф пристально посмотрел па него. Неужели это Бальдур, его друг? Как он может говорить такое? По его щекам полились слезы, слезы гнева на Бальдура, который так жестоко вернул его к действительности. Он злился и на самого себя, потому что слишком долго себя обманывал, и на Суртура, жестокость и властолюбие которого стали причиной всех его несчастий.

— Да. вот еще что, — пробормотал он. — Я никогда этого не говорил, но… я знаю, Бальдур, с тех пор как мы убежали из преисподней и сражались с волками Суртура…

— Что же? — мягко спросил Один.

Лифу было трудно говорить. Больше года он пытался не думать об этом, прогнать воспоминание о той ужасной минуте. Он уговаривал себя, что в действительности было иначе… Но теперь больше не мог молчать.

— Они… эти волки… загнали нас в ловушку, — заговорил он. — Помнишь, Бальдур? Они преследовали нас, и мы — ты, я и Ойгель — сражались вместе бок о бок.

— Еще бы не помнить! — фыркнул Бальдур.

— Тогда произошло то, о чем я умалчивал до сегодняшнего дня, — продолжал Лиф. Вдруг у него точно гора упала с плеч. Говорить стало легче. — Это было во время их атаки. Мы сражались не на жизнь, а на смерть. Я убил несколько волков.