Ирина Богатырева - Ведяна [litres]

Рома не ответил. Он следил за краном с таким чувством, с каким в детстве следил за полётом авиамодели: вот от тебя зависит движение где-то там, наверху, вроде бы не связанного с тобой механизма. И всё-таки он подвластен тебе, он слушается тебя, и ты какими-то неясными рецепторами должен чувствовать, что с ним, как меняется сила ветра, где восходящие потоки, – понимать, реагировать, управлять.

Рома прозанимался в кружке авиамоделизма недолго, особых успехов не имел как раз ввиду отсутствия этой удалённой проницательности, но чувство осталось. С краном всё было, конечно, не совсем так. С ним проще: тут рельсы, от них никуда не денешься. Убедившись, что он слушается пульта, Рома расслабился.

– Порядок.

– Ну а то, – поддакнул Тёмыч. – Я же говорю, выдержит. Можно больше цеплять.

– Было бы чего цеплять…

– Или кого, – хихикнул Тёмыч. Рома проигнорировал.

– Давай примерный маршрут отработаем. – Он сделал шаг от пульта. – Иди. Рули.

– А чё я-то? – удивился Тёмыч.

– Так ты будешь. Я-то, считай, там болтаюсь, – слетело с языка, и самого передёрнуло: болтаться там совсем не хотелось, он ещё надеялся отмазаться у Сама. А Стеша забудет.

Тёмыч хмыкнул, подъехал в кресле к пульту. Дернул рычаг, мешки закачались.

– Полегче, да! Не дрова.

– Нормально, – отмахнулся Тёмыч, но стал рулить мягче. Кран поплыл медленно. – Куда?

– Сюда подводи. Я отсюда стартовать буду.

– Из окна, что ли?

– Не из окна. Но отсюда, где поближе. Со стремянки. Так. Оки. Тут я подцепляюсь…

– И полетели!

Тёмыч пустил кран резко вниз. Захотелось дать ему подзатыльник.

– Блин, ну ты спокойно можешь!

– А чего?

– Чего, чего?.. Я тебе как-никак жизнь доверяю.

– Ой-ёй-ёй, – запаясничал Тёмыч, но кран придержал, повёл мягче. Доехал до сцены, вытянул длиннющую шею и стал опускать вниз.

– Ага, нормально. Тут я отцепляюсь…

– Краснонос и седовлас, кто я, детки? – забубнил Тёмыч басом, перепутав прилагательные местами.

– Дикобраз, – ответил Рома. Тёмыч ржал. – Короче, порядок.

– Мало как-то. Давай ещё полетаем.

– Валяй, – отозвался Рома, теряя к происходящему интерес. Отошёл и сел в дальнее кресло. Ещё три часа до конца рабочего дня. Как бы пораньше свалить?

Кран втянулся и пустился обратно. Над залом у него были круговые рельсы. Добравшись до них, Тёмыч пустился наворачивать, вытягивая шею то внутрь, то наружу.

– Вжжж, вжжж, – озвучивал Тёмыч.

– Дебил, – хмыкнул Рома. – О, кстати. О дебилах. Ты о ведянинском интернате что-нибудь знаешь?

– А ты не там разве учился?

– Отвали. Нормально же спрашиваю.

– Ну а чего надо?

– Так. Просто.

– Ничего я не знаю. Дебилы там. Глухие, слепые, калеки. Со всего района. Дети алкашни.

– Это детский дом?

– Нет вроде. Интернат просто. Хотя… Их туда как сдают, так и забывают, по-моему. Это же… Россия, – закончил Тёмыч, не найдя другого слова.

– А ты видел кого-нибудь оттуда? Они очень странные?

– Неа. Я даже не знаю, куда их потом девают. В дурдом, что ли? Фиг знает, но ведь девают куда-то же.

– А вот если была толпа пьяных бугаёв. Кровь кипит, водка в мозгах булькает. И одна сопля из этого интерната их всех… как бы это правильно… загипнотизировала, что ли. Это как?

– Чего? – не понял Тёмыч и даже отвлёкся от крана.

– А того. Они её вот-вот утащат и порвут, как тузик грелку. А она смотрела, смотрела, и – бац! – они как овечки, слёзы раскаяния в глазах.

– Гонишь.

– Не гоню. Сам видел. Вчера. И два раза так.

– Да ладно.

– Я тебе говорю!

Вдруг Тёмыч дёрнулся к залу, и Рома метнулся к окну. Кран, на полной скорости описывающий дуги по рельсе, неожиданно остановился. Шею его по инерции откинуло, и мешки пронесло. Первый оторвался сразу и улетел в стену. Пылевой заряд ударил в кресла, забрызгал зал. Второй остался висеть, накренившись и раскачиваясь. Вот-вот сорвётся.

– Бдыж! – прокомментировал Тёмыч. Он вытянул шею, разглядывая стену и кресла. – Блин, задолбаешься пылесосить. А прикинь, человек был бы, а? Мозги об стену – шмяк! Не отмыли бы! – наваливал он с восторгом, не в силах остановиться. Рома посмотрел на него мрачно. – Ладно, не ссы. Ты когда там будешь, я чуть-чуть, савсем нэжна. Это же был пробный запуск. И не такое ещё бывает. В космосе, например…

– Ага. Космонавт, – сказал Рома и вышел.

Найти тётю Лену с пылесосом. Позвать в зал. Отцепить оставшийся мешок и унести. Сдать Кочерыге. Пусть бухает. Выбраться через задний ход.

И – свобода.

Лес и поляна.

Что-то сладко заныло в душе.

Заходить домой за едой и инструментами времени не было. Бог с ними. Сейчас хотелось не играть, а успокоиться, спрятаться. Снять с души то, что накопилось за эти дни.

Выбегая, глянул на часы в фойе. Было начало четвёртого. Поздно, конечно. Если только туда и обратно. Рысью.

Пустился из ДК бегом. Выбежал за город, свернул в поле и пробежал ещё часть пути – не хотелось останавливаться. Только у леса сбавил шаг и пошёл, восстанавливая дыхание. Углубился уже спокойно – и началось традиционное блуждание. Мусор, все эти странные вещи, кусты и подлесок, редкие тропы, обрывающиеся нигде… Но сейчас что-то было иначе: сознание не отключалось, дорога не превращалась в медитацию, он шёл, раздражаясь на мусор, злясь, что не может быстро найти поляну. Теперь ему было очевидно, что лес, который до сего дня воспринимался как край ойкумены и иное пространство, всего лишь буферная зона между двумя населёнными пунктами, Итильском и Ведянино. Вот откуда здесь вся эта рухлядь, откуда грязь и коровы. Это знание не добавило счастья. Стало бесить, что он в своих блужданиях попросту теряет время. Не легче ли уже запомнить или, на худой конец, отметить дорогу? Чтобы вышел из дому, сразу раз – и на месте.

Эти мысли выводили из себя. Он шарахался, как пьяный, в груди клокотало, но ни одного знакомого дерева, ни одного знакомого поворота. Он представления не имел, где находится поляна. Хорошо, что солнце ещё высоко. День выдался сухой, тихий, и лес стоял прозрачный, напоенный серебряным, лёгким воздухом и влажным сосновым запахом. То там, то тут взблескивали плотные паучьи тенёта, в них висели листочки, пёрышки, капельки росы, а если не заметить паутин, то казалось, что все эти листья, пёрышки и роса висят в воздухе сами по себе, настолько он плотный и осязаемый.

Но Роме было не до этого. Мысли его были только о поляне, и всё больше росло в душе чувство, что туда его не пускают. Это раздражало. Он не мог в это поверить и не хотел. Вот лес, вот ноги, иди, куда надо, и не думай о ерунде. Но поляна не появлялась.

Вдруг он понял, что в кроссовках хлюпает. Оказалось, земля раскисла, и уже давно. Становилась кашей с каждым шагом, и деревья расступались, чахли, а потом потянуло характерным запахом и, что самое странное, появились комары. Агрессивные, хищные, как в мае, а не в сентябре – где это видано! Рома придавил одного на щеке и остановился.