Светлана Таскаева - Двенадцать звезд

— Да, государь, — вдруг раздался голос.

Ошеломленный, Долгузагар повернулся к Орлину и уставился на следопыта, который все еще сматывал свой бесконечный, как жизнь эльфа, свиток. Тот невозмутимо смотрел на подсудимого своими до странности знакомыми глазами.

— Теперь я буду говорить как защитник. Мне известно, что на самом деле решение о расправе над заложниками принял другой человек, командир того отряда, который явился на выручку Двум Мечам. Именно он отдал приказ, который выполнил Долгузагар Мэнэльзагаро.

— Откуда вы знаете?! — воскликнул морадан. — Это невозможно!

— Это правда? — быстро спросил Исильдур.

— Да, но…

— Тогда пусть говорит свидетель, — приказал король.

Следопыт чуть развел руками.

— Я, собственно, не свидетель, а лишь передаю слова свидетеля — харадца по имени Иткуль, сын Сегеба, вестового лейтенанта отряда Двух Мечей.

— Вестового? Вестового Тахира? Но он же погиб в стычке с пограничниками!

— Не погиб, — поправил собеседника Орлин. — Вестовой был тяжело ранен и попал в плен. Именно он передал ваш разговор с этим, по всей видимости, высокопоставленным мораданом.

И следопыт наконец убрал скрученный свиток себе за пазуху.

— Когда ты сказал, что принимаешь на себя ответственность за казнь заложников, ты имел в виду ответственность за исполнение данного тебе приказа? — спросил Исильдур у Долгузагара.

— Да.

— Почему?

— Потому что это я изменил своему слову. А не тот, кто отдал мне приказ.

Король внимательно смотрел на морадана.

— Верно ли, что человек, отдавший тебе преступный приказ, мог сам убить заложников и тогда ты остался бы в стороне и не запятнал себя вероломством?

— Обещание все равно было бы нарушено, — хрипло произнес Долгузагар. — Это была бы уловка, пустая и… недостойная. Хуже бесчестья только попытка скрыть его притворством.

— Ты дал слово отпустить заложников, не имея намерения его нарушить?

— Я никогда не даю слово, намереваясь его нарушить! — с вызовом ответил морадан. — Но это ничего не меняет: кара за выполнение преступного приказа, вероломство и казнь невинных — смерть.

— Не ты вершишь здесь суд, а я, — произнес Исильдур.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, затем Долгузагар опустил взгляд и пробормотал «Простите».

— С делами довоенными, мыслю, покончено, — и король обратился к Орлину: — Что дальше?

— В начале войны Долгузагар Мэнэльзагаро и его отряд были частью сил Саурона, захвативших Харондор и Арнэн и штурмовавших Осгилиат. После Дагорлада он с остатками своих людей отступил через Эрэд Литуи в Барад-дур, откуда устраивал вылазки во время всего осадного сидения.

Морадан кивнул, довольный, что на сей раз следопыт не стал мельчить, а изложил все коротко и ясно. Однако Исильдур смотрел на Орлина, словно ожидал продолжения.

— Мне неизвестно ни о каких преступлениях Долгузагара, сына Мэнэльзагара, совершенных за двенадцать лет войны, — добавил следопыт.

Подсудимый открыл от изумления рот, но оробел вставить слово.

— Кто желает обвинить этого человека в преступлениях, совершенных во время войны? — спросил король, обращаясь ко всем присутствующим.

Ответом ему был молчание. Пораженный, Долгузагар обвел взглядом людей в шатре: арнорские и гондорские дунэдайн, лорды и рыцари, по-прежнему глядели на него враждебно, но не спешили сделать шаг в круг света.

— Если здесь есть те, кто желает обвинить Долгузагара, сына Мэнэльзагара, в преступлениях, совершенных против Гондора и его союзников во время войны с Сауроном и осады Барад-дура, пусть сделают это сейчас или не делают никогда.

Снова молчание. Морадан не выдержал.

— Прошу прощения, государь, но здесь какая-то ошибка.

Исильдур кивнул ему:

— Продолжай.

Долгузагар не знал, что и как сказать.

— Я… я сражался на стороне вашего врага… — произнес он, чувствуя себя глупо, — я служил Саурону.

Тут его осенило:

— Я был комендантом Седьмого уровня Темной Башни!

Король не сводил с него пристального взора:

— Даже слугу Неназываемого законы дунэдайн оправдывают в деяниях, связанных с войной, включая убийство и пленение противника. При условии, что тебе не случалось в это время нарушать обычаи «честной войны».

Исильдур умолк, и некоторое время они с Долгузагаром смотрели друг на друга. Морадан вконец растерялся.

Король вздохнул и продолжал сам:

— Случалось ли тебе, сын Мэнэльзагара, пытать и убивать пленных? Прибегать к отравленному оружию? Глумиться над трупами? Нарушать перемирие, убивать вестников или послов? Использовать ведение переговоров как военную хитрость? Порабощать чужую волю черной магией? Отдавать другим приказы о совершении таковых преступлений?

Тот нахмурился.

— Хоть я и не посвященный маг, однако владею черной магией. Но не настолько, чтобы поработить чью-нибудь волю. На моих мечах тоже лежат… мрачные чары.

— Применение черной магии, кроме как для подчинения чужой воли, не есть провинность, оно является отягчающим обстоятельством лишь при совершении иных преступлений, — вставил Орлин.

— Но если магия, которой я владею, действует во время схватки… а мой противник ее лишен… — недоумевал Долгузагар.

— Мы не судим наших союзников эльдар за то, что они прибегают к волшебству на поле брани, — сказал Исильдур, взглянув на Гвайласа. — Было бы несправедливо судить за это наших врагов. Нарушал ли ты уставы переговоров, посольства и перемирия?

— Нет, — отвечал морадан. — Но пленные…

— Ты пытал и убивал пленных?

— Нет. Но я… — Долгузагар закусил губу, — я знал, какая участь ждет взятых мной «языков».

По людям снова пробежал шепоток гнева.

— Пытки — это ответственность тех, кто отдавал приказ пытать, и тех, кто пытал, — хмурясь, промолвил король, и в шатре опять стало тихо.

— Но я же знал, что с ними будут делать, — возразил Долгузагар.

— Оставь палачам их вину! — резко произнес Исильдур. — Они не безмозглые инструменты, а люди и потому достойны сами нести ответственности за содеянное.

Морадан нашел это не вполне понятным, но промолчал.

— Еще? — продолжал король.

Долгузагар отвел взгляд.

— Глумление над трупами.

— Ты некромант и глумился над мертвецами, возвращая им подобие жизни? Но ты сказал, что ты не черный маг? — удивился Исильдур.

— Нет, я…

Долгузагару безумно хотелось просить короля, чтобы тот велел Гвайласу выйти, чтобы рассказывать без него. Но он знал, что эльф не уйдет. «И зачем я только взял с него это дурацкое обещание!» — подумал он, казня себя за слабость.

Морадан выпрямился.

— Это было после Дагорлада, во время отступления через горы. На перевале я бился с западным эльфом в честном поединке и убил его. Отрубил ему голову и вырезал на лбу свое имя. И бросил голову на другую сторону пропасти, его свите. Чтобы они знали, кто победил их господина и кому мстить.