Ричард Морган - Хладные легионы [litres]

Палата разоблаченных секретов.

В других обстоятельствах это помещение можно было бы признать блистательным и красиво обустроенным. Выступ Чести был одним из трех тупых мраморных «языков» – Честь, Жертвенность, Мужество, старая триада ценностей ихельтетских конных племен, – которые выдавались из стен закрытого круглого бассейна пятидесяти ярдов в поперечнике через равные промежутки. Солнечный свет падал сквозь искусные отверстия в высоком куполе потолка – мрамор сверкал и блистал там, где его касались лучи. В других местах на стенах мерцали отблески воды, прохладные волнистые узоры из света и тени. Обычно в центре водоема стоял на якоре плот с шатром из редких пород древесины и шелка – личное пристанище императора, куда можно было добраться лишь на лодочке, управляемой шестом, потому что ни один пловец не выжил бы в этих водах.

Но сейчас плот был прочно пришвартован к Выступу Жертвенности, подальше от казни. «Ну да, кому охота испачкать в крови шелковые навесы. Стирай их хоть целую вечность, все равно пятна останутся». А четверо из приговоренных предателей – трое мужчин и женщина – достаточно удалились от Выступа Чести на плотиках для казни и дрейфовали дальше.

Арчет пыталась не смотреть на происходящее. Она сосредоточилась на спине Джирала, чей роскошный императорский плащ, охряно-черный, выделялся на матовом фоне палаческих одежд. Она сдержала дрожь и поклялась себе, что больше никогда не попытается так резко порвать с крином.

– Мой повелитель.

Безнадежно – ее слова потонули в воплях пятого приговоренного, который рвался и метался, пока его пытались приковать к последнему плоту. Арчет вдруг похолодела: этот человек был ей знаком. Хотя под следами плети и раскаленного железа, под маской ужаса, исказившей лицо, было трудно разглядеть…

Она откашлялась – в горле будто застрял комок – и попыталась еще раз, повысив голос:

– Мой повелитель!

Джирал повернулся. Тяжелый шелковый плащ скользнул по мраморному полу. Красивые черты императора слегка затуманились, лоб был нахмурен, как у человека, вынужденного разбираться в бухгалтерских книгах, хоть и не испытывающего особой любви к этому делу. Но в голосе не было напряжения. Он привык к подобным зрелищам.

– Арчет, вот и ты. Мне сказали, что ты скоро прибудешь. Но – как видишь – я сейчас немного занят.

– Да, сир. Я вижу.

Последний плот для казни был старым, серым и покореженным из-за многократных погружений; пластины, которыми к нему крепились кандалы, покрывала оранжевая, будто лишайник, ржавчина. Плот выглядел – не в первый раз подумала Арчет – щедрым клиновидным куском сыра с плесенью: широкий в верхней части, чтобы голова жертвы торчала в паре футов над водой, а в нижней суженный, чтобы скованные и кровоточащие ноги оставались погруженными в воду.

Обитатели бассейна были умны – Махмаль Шанта клялся, что однажды видел, как они использовали тактику заманивания, охотясь на тюленят у пляжей Ханлиагской Россыпи, – и они знали, что звук подводных гонгов свидетельствует о начале казни. Уже утром должны были проникнуть сюда через узкие отверстия в основании Палаты и с той поры ждали где-то под поверхностью воды.

Они должны были изголодаться к тому моменту, как первая доска упала в воду.

И Арчет поняла, что больше не может бороться с порочным желанием, не может отводить взгляд. Она посмотрела на воду – туда, где уже плавали четыре доски с их жутким, вопящим, красным и скользким, извивающимся грузом.

В дикой среде черный ханлиагский осьминог обернул бы щупальца вокруг такой большой добычи и затащил ее поглубже, чтобы утопить и разобраться без спешки. Но с плавучими досками и кандалами твари ничего не могли поделать, поэтому оплетали плотики, рвали прикованных людей щупальцами с неистовой силой, неуклюже кусая клювами. Кожа сходила пластами, а с нею – большие и малые куски плоти, под которыми в конце концов обнажались кости. Рвались кровеносные сосуды – у некоторых везунчиков крупные, что приводило к смерти. Еще порой случалось, что жертва задыхалась, если щупальце или тело осьминога оказывались на лице. Но большинство ждала долгая и медленная смерть посредством хаотичного сдирания кожи и истязания плоти. Твари были размером с дворцовых гончих – иначе они не протиснулись бы через вентиляционные отверстия Палаты. И даже их совместных усилий, как правило, не хватало для милосердного конца.

Джирал наблюдал за ней.

Полукровка вынудила себя не отводить взгляд: брызги крови, взмахи щупальцев, похожих на толстые черные кнуты, мягкие пурпурно-черные тела, гроздьями присосавшиеся к доскам и плоти или ползающие по ним. Вот человеческий глаз, распахнутый немыслимо широко, вот разинутый рот – толстое щупальце его заслоняет, но лишь на миг, и когда преграда уползает, жертва вопит, вопит, во…

Она повернулась, чтобы встретиться взглядом с Джиралом. Нацепила маску небрежного самообладания и сосредоточилась на ней. «Потихоньку, Арчиди, потихоньку». Посмотрела ему в глаза и ощутила остроту момента, словно тот был ножом, приготовленным для броска. Военный трюк: сдвинь посторонние шумы прочь, на край восприятия, как боль от незначительных ран, если битва требует собранности.

Джирал нетерпеливо взмахнул рукой.

– Ну?

– Мы нашли нового Кормчего, мой повелитель. Он сообщает об угрозах городу и Империи.

– Новый Кормчий? – Брови Джирала взмыли вверх. – Новый?!

– Именно так, мой повелитель.

Джирал снова посмотрел на последнего осужденного, который еще бился в руках тюремщиков, пока те заковывали его в кандалы. Кажется, император о чем-то размышлял. Затем он снова перевел взгляд на нее.

– Арчет… ты же не пытаешься спасти от казни своего старого приятеля Санага, верно?

«Вот оно что».

Окровавленное вопящее лицо сменилось в ее памяти другим, будто кто-то жестко вправил вывих. Бентан Санаг. Ну, конечно, в темнице его обрили, и от страданий он выглядел измученным. Впрочем, он не был ей «приятелем» – они знали друг друга лишь косвенно, через Махмаля Шанту и Гильдию кораблестроителей. Громкоголосый идеалист, блестящий мастер своего дела, что, скорее всего, и сохранило ему жизнь во времена правления Акала, но, в отличие от Шанты, ему всегда не хватало инстинкта самосохранения. Он нравился Арчет, пару раз им удалось хорошо поболтать и развлечь друг друга на приемах. Но она давно знала, что его дни сочтены, и держалась на расстоянии.

– Ибо Пророк свидетель, – продолжил Джирал с мученическим вздохом, – его славная женушка написала каждому придворному, с кем ему случилось поделиться взяткой, пытаясь смягчить приговор. Мы тут по уши увязли в пергаментах со следами слез. Ты, наверное, тоже есть в списке.