Александр Гром - Приключения Алекса

После тоста смиренного святого отца все заметно повеселели и стали наперебой просить спеть одну из песен его обширного музыкального репертуара. Дав знак Аллену подыграть на лютне, монах щелкнул пальцами и, порой фальшивя, начал:

Дружный хохот не стихал добрых пять минут. Смеялись все, даже сохраняющий высокомерную дистанцию Белый. Два моих друга веселились вовсю, выделяясь, пожалуй, погромче остальных: Джон своим оглушительным ржанием требующего кобылу жеребца, Фин-Дари же скрипучим хихиканьем, вообще отвратительным до предела. Как на мой вкус. Монаха упросили исполнить еще пару подобных песен. Правда, тот особенно и не упирался, выдвинув лишь одно требование: его кружка не должна пустовать.

Раззадоренный успехом отца Тука, Маленький Джон тоже полез в барды. А это было, пожалуй, самое худшее, что он, болван этакий, мог придумать. Ко всем своим прочим «талантам», ну там голос и слух, великан блистал еще одним — умением накачаться вином по самую завязку. Уже ранее запуганный его прежними музыкальными выступлениями, я втянул голову в плечи и сжался в комок. А глупая публика приготовилась с восторгом слушать. К моей великой досаде, слова и звуки, исторгаемые луженой Джоновой глоткой, были хорошо слышны и через плотно закрытые уши. Вот они:

— Хватит! Ради всего Святого, довольно! Пожалей наши уши! Передохни, Джон, и промочи глотку! — раздались со всех сторон панические крики.

Но я-то хорошо знал, что теперь остановить его невозможно, разве что сам угомонится, когда дойдет до ста. Стараясь сделать это незаметно, храбрые соратники Веселого Робина разбегались кто куда. И надо признать, они правильно поступили, ибо подпевать великану принялся сам Фин-Дари. Лыка он не вязал совершенно, зато замечательно издавал мычащие звуки, единственно ему пока доступные из всего музыкального спектра. К моему превеликому счастью, на десятый день «скитаний по горам» он благополучно отключился. А проклятый придурок Джон, знай, тянул свое:

Никто из немногих оставшихся за столом так и не узнал, конец это или следует продолжение. По той простой причине, что Джон, хвала Господу, уснул, впечатавшись лицом в недоеденный бычий бок. У его ног, словно собачонка, уютно скрутился калачиком гном. Зрелище было еще то, как говорится, не увидишь — не поймешь.

— Веселые у тебя друзья, Стальная Лоза, — одобрительно провозгласил святой отец, наливая себе еще одну, неясно какую по счету, кружку. — Вот только слабоваты по части выпивки. Особенно Ершок, языческая душа. А так они ничего, и песни поют что надо, не богопротивные.

— Ты бы, монах, помалкивал лучше про выпивку, — деланно сурово нахмурился Робин и упрекнул: — Хлещешь старое вино, словно воду. Забыл, что мы в походе? В животе поди, наверное, целый океан плещется?

— Не-а, ик, — святой отец широко ухмыльнулся, — но полагаю морем это можно назвать. И не ерепенься ты, сын мой, чего зря обижаешь смиренного, аки овца, слугу Господа? Ведь я трезв, будто стеклышко, то есть в голове у меня так ясно и прозрачно. Клянусь Святым Дунстаном и своей хижиной отшельника. Не ве-веришь, а?

— Иди-ка лучше спать, монах, — посоветовал Робин. — Да и все, наверное, будут не прочь отдохнуть. А серьезный разговор оставим на утро.

Растолкать Джона и Фин-Дари оказалось нелегким трудом, но с помощью усердно помогающего мне Брын-гин-гин-дыля это таки удалось осуществить. Благо тролль не употреблял спиртного, правда, не будь дураком, он возмещал его едой. Дотянув обоих «алкашей» до ближайшего дерева, мы отдышались, после чего я послал своего «оруженосца» за матрацами. Ночи становились прохладными, а еще вдобавок появилась и сырость. Простудятся мои выпивохи, лечи их потом. Вино подействовало и на меня, усыпив похлеще снотворного, хоть и пил я по сравнению с друзьями умеренно.