Клэр Элиза Бартлетт - Мы правим ночью [litres]

– Это не шутка. Спроси меня о чем-нибудь. О чем угодно, касающегося моей работы.

Она искоса бросила на него взгляд. Что за игру он затеял?

– Ну хорошо. Чем ты сегодня занимался?

– Слушал радио, потом читал переписку личного состава. И могу тебе сказать, что девушки вашего полка на удивление законопослушные, даже скучные граждане. По крайней мере пока.

– А тебе приходилось кого-нибудь допрашивать?

– Я обязан был пройти соответствующую подготовку.

Он выпустил в воздух тонкую струю дыма, тут же смешавшуюся с его дыханием.

– Правильно отработать приемы… просто так, на всякий случай.

– А в пытках ты участвовал? – не отступалась она.

Он засмеялся.

– Дай мне малость передохнуть.

– Неужели ты думаешь, что на этой базе действительно есть предатели? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Офицеры контрразведки должны быть на каждой базе. Многие из наших предпочитают действовать ближе к фронту, и мало кто соглашается работать с Узорным воздушным флотом. И что бы я ни думал, это не имеет никакого значения.

Вот оно. Вот в чем он изменился. Он больше не отвечал напрямую, когда ему задавали вопрос. Да, говорил в открытую, как друг, но при этом ухитрялся не сказать ни слова о том, что ей больше всего надо было от него услышать.

Зажженный кончик его сигареты отклонился в сторону. Пока он опять не обвинил ее в неприязненном к нему отношении, Линне спросила первое, что пришло в голову.

– А ты правда можешь принимать другой облик?

Его желтые глаза сузились. Она готова была поклясться, что на одно мгновение его зрачки превратились в две вертикальные щелочки. Затем он моргнул, и они опять приняли нормальный вид. Если, конечно же, их желтый цвет вообще можно считать нормальным.

– Это зависит от того, какой облик ты имеешь в виду.

Кончик сигареты вновь повернулся к ней.

– Куда пойдем? В столовую? Или, может, прогуляемся?

Ни один из этих вариантов не предусматривал, что они разойдутся в разные стороны. В столовой было бы безопаснее, там ее со всех сторон окружали бы свидетели, те самые девушки, которые шептались у нее за спиной и подглядывали, для виду натянув на глаза челки.

– Давай прогуляемся, – решила она, и они двинулись в путь.

Посреди этой слякоти они были одни, если не считать выставленных по периметру базы часовых да пары железных гонцов, которые бежали, то и дело оскальзываясь, чтобы побыстрее оказаться под какой-нибудь крышей. Даже у этих механических созданий эмоций было больше, чем у Таннова. Теперь Линне придется сушить форму у небольшой печки в казарме. Но дождь хотя бы смыл застоявшийся запах пепла и машинного масла.

– Раньше все было по-другому, – спустя какое-то время заметила она.

– В том числе и для тебя, – ответил Таннов.

– Они хотят быть солдатами, но совершенно не думают о том, что для этого нужно делать. Я подсказываю им, как следует себя вести – Кослен в жизни бы не стал никому помогать, – а они меня за это ненавидят. Парням от этого весело… А вот мне нет…

Она не знала, как все толком объяснить, – точнее, не понимала, с чего начать. Девушки ее презирали. Парни насмехались. Зима использовала ее, пытаясь оказать давление на врагов ее отца. Гесовец относился к ней с пренебрежением. В ее жилах с такой силой запульсировал гнев, что пальцы полыхнули жаркими искрами, чуть не испепелив сигарету.

– Там, в бывшем полку, мы были как братья, – сказал Таннов и улыбнулся своей фирменной открытой улыбкой, – ну, или почти. Но здесь все по-другому, правда, львенок?

Так, как раньше, было лишь с Танновым. Почти как раньше. И хотя разум подсказывал ей «гляди в оба, берегись!», сегодня она не могла заставить себя к нему прислушаться. Кроме Таннова и Досторова у нее больше никого не осталось, и она не могла делать вид, что ей до них нет никакого дела.

Линне рассказала ему все. Это было глупо, но она все равно рассказала. Они гуляли по периметру базы, и с каждым шагом она чувствовала, как из ее души улетучивается гнев. А когда она, наконец, осознала, что ей больше нечего сказать, у нее на душе стало легче.

– Может, потом будет лучше, – заключила она в довершение своих слов, – я имею в виду в бою. Хотя…

Будь уверена. Верь, что у тебя все получится.

– Я просто не знаю, примем ли мы вообще когда-либо участие в сражении.

А если им не выпадет шанс сражаться, у нее не будет возможности доказать, что она на что-то способна.

– Если Гесовец добьется своего, то точно не примете. Хотя прогресс у вас налицо. Завтра мы будем наблюдать за вашими первыми полетами. От них до фронта – рукой подать. А потом мы и глазом не успеем моргнуть, как станем Героями Союза.

Об их первых полетах она весь вечер старалась не думать. Даже армейскую радиостанцию Зимы Линне было непросто привести в действие с помощью искр. Как она собирается направить их поток в аэроплан?

Таннов остановился. Они подошли к вытянутому в длину зданию офицерской казармы, в которой был расквартирован и штаб Контрразведывательного отряда. Он выудил из кармана ключ, приложил палец к губам и вошел внутрь. Дождь стих, тучи скользили по небу, унося бурю на север. Линне смотрела на них до тех пор, пока не вернулся Таннов – с кипой распечатанных писем в руках.

– Это авиаторам.

Она схватила их, пометив верхнее послание жирным, влажным отпечатком своего пальца. Таннов не отпускал пачку из рук, сжав ее крепче.

– Хочешь, дам тебе совет?

– Совет Таннова? А которого из них – моего тупоголового дружка или же преданного офицера Контрразведывательного отряда?

Она хотела, чтобы ее слова прозвучали шуткой, но нечаянно развесила по их краям немного враждебной бахромы.

– Совет великого Михаила Таннова, твоего тупоголового дружка, поступившего служить в Контрразведывательный отряд.

У него загорелись глаза – желтые, незнакомые, звериные.

Рука парня соскользнула с пачки писем на ее манжету.

– Полковник Гесовец сделает все, чтобы от вас избавиться, но если он поймет, что женский полк можно использовать, он не будет от вас отмахиваться. Не оставляйте ему выбора. Убедите его, что вы готовы. Убедите тех, кому он подчиняется. Выложитесь в первом полете. И во втором тоже. Рвитесь вперед. Этот козел – как стена на вашем пути, но ее, в конце концов, можно разрушить.

В казарму Линне вернулась поздно – все уже были на месте, когда она переступила порог. Затворив дверь, она увидела, как все взоры обращаются в ее сторону. Линне стряхнула с волос дождевые капли.

– У вас что, нет других дел, кроме как дожидаться моего возвращения?

– Ты, как всегда, думаешь только о себе, – недовольно бросила Катя, срезая с куртки нитку.