С. Ренсом - Рассеиваясь, как свет. Призрачная красота [litres]

Когда мы уже подъезжали к концу автострады, она спросила:

– Ты поедешь сейчас прямо в собор, чтобы рассказать им о своем решении?

Я кивнула.

– Да, думаю, я должна это сделать. Ты права – ждать дальше было бы жестоко. Я должна сообщить им, что помогу, и нам надо будет обговорить, как и где мы это сделаем.

– Тебе ведь еще надо будет поговорить и с Вероникой.

– Ей я позвоню позже. Сначала я хочу рассказать о ней Кэллуму, а он затем сможет рассказать и остальным. Похоже, все они должны хорошо ее помнить. Кэл-лум и Кэтрин – это единственные, кто превратился в Зависших после того, как из их мира спаслась она.

– Значит, ты это сделаешь не сегодня? – спросила Грейс и замолчала.

Я покачала головой, и мои глаза сразу же наполнились слезами.

– Нет, не сегодня. Мне нужно еще какое-то время.

– Понятно. Я довезу тебя до станции Кью-Гарденс, а там ты сможешь перейти в метро.

– Ты уверена, что тебе это будет нетрудно?

– Нет, это не проблема, только не теперь, когда дождь перестал. – Она повернулась ко мне и улыбнулась.

Мы миновали атмосферный фронт, из-за облаков начало пробиваться солнце, и все вокруг выглядело чисто умытым. Грейс осторожно проехала по кольцевой транспортной развязке на автостраде и направилась в сторону Кью. До дневного часа-пик было далеко, движение на дорогах еще не стало напряженным, и вскоре Грейс уже остановилась на площадке перед железнодорожной станцией.

– Спасибо тебе, Грейс, – дрогнувшим голосом сказала я. – Не знаю, как бы я пережила все это, если бы не ты.

– Не за что. – Она крепко обняла меня и быстро отпустила. – Позвони мне потом, ладно? Расскажешь обо всем, хорошо? Я дома, буду собирать вещи, так что ты сможешь дозвониться до меня в любое время.

– Хорошо. – Я на секунду обняла ее, стиснула, затем быстро вышла из машины, чтобы она не увидела слез на моих щеках.

Я спустилась на станцию, оглядываясь по сторонам в поисках какого-нибудь тихого места, где я смогла бы сесть и позвать Кэллума. Я должна была рассказать ему о своем решении, но, если облечь это решение в слова, оно станет реальным и необратимым, станет признанием моего поражения. И, когда подъехал поезд метро, я села в него сразу, сказав себе, что позже у меня появится для Кэллума больше времени. Но я знала, что это малодушное решение, и понимала, что надо быть сильной. И я выскочила из поезда обратно, когда его двери начали закрываться, и направилась к самой уединенной из стоящих на платформе скамеек.

Глубоко вздохнув, я позвала его, одновременно ища в рюкзаке наушники. Не прошло и нескольких секунд, как я почувствовала в правом запястье долгожданное покалывание, то самое покалывание, которое, вдруг осознала я, мне осталось испытать еще лишь несколько раз.

– Ты вернулась. Я по тебе скучал. – Его голос, ласковый и приветливый, был полон такой любви, что я не смогла вымолвить ни слова. Он нежно коснулся моих волос. – Что, все пошло не по плану?

Я покачала головой и достала зеркальце.

– Мне так жаль, Кэллум, какое-то время я думала, что все будет хорошо, что я смогу оживить вас всех, но все пошло не так, ужасно не так.

– Шшш, успокойся. Глубоко вздохни и попробуй объяснить все еще раз.

Я быстро рассказала ему все, что произошло. Всего в нескольких коротких предложениях я разрушила все наши надежды.

Кэллум молчал, вперив невидящий взгляд в железнодорожные пути.

– Мне так жаль, – продолжила я. – Я хотела всех вас спасти, но не могу.

Он улыбнулся кривоватой улыбкой, которая не дошла до его бездонных глаз.

– Ты можешь спасти нас, Алекс. Ты можешь всем нам дать умереть.

– Знаю. – Я посмотрела в его полное безграничного доверия лицо и поняла, как должна поступить. – И я это сделаю.

Я почувствовала, как меня обняли его почти неосязаемые руки.

– Спасибо, – прошептал он, нежно целуя мои волосы; взгляд его был полон безграничной любви. Я пыталась сдержаться, но из моих глаз снова потекли горючие слезы и закапали на руки, лежащие на коленях. – Я чувствую твои слезы, – сказал Кэллум. – Ты плачешь прямо на меня. Я еще никогда не чувствовал такого. – Он на секунду замолчал, потом продолжил: – Ты дала мне все, Алекс, не грусти. Это счастливый конец, просто он не такой, на который мы надеялись.

Я понимала, что он старается сделать все, чтобы я почувствовала себя лучше, но знала – ничто никогда уже не будет прежним. Я только что согласилась из сострадания убить человека, которого люблю.

Подошел и отошел поезд метро, а я продолжала, сгорбившись, сидеть на скамейке, зная, что потерпела поражение. Кэтрин победила – она получила то, чего хотела, разрушив мою жизнь. Кэллум оставался рядом, нежно гладя меня по волосам и шепча слова, которые, как ему казалось, могли бы утешить. Но я ничего не видела и не слышала; я оцепенела, думая о том, что мне предстоит сделать. Наконец, когда подошел еще один поезд, Кэллум заставил меня слушать.

– Алекс, садись в поезд и поезжай в собор. Мне нужно обнять тебя по-настоящему. Я не могу видеть тебя такой.

Я посмотрела в зеркальце, пользуясь случаем, чтобы жадно вглядеться в него, пока у меня еще была такая возможность.

– Хорошо, – сказала я наконец. – Нам все равно нужно поговорить с остальными, дать им знать, в чем заключается план. Наверное, ты хочешь прибыть туда первым и сначала поговорить с Мэтью? Потом, когда я приду в собор, смогу поговорить со всеми. Возможно, среди них будут и такие, которых придется уговаривать.

Он фыркнул.

– Это вряд ли! Они все будут в восторге.

– Тогда тебе нужно разыскать Оливию и поговорить с ней. Я знаю – она ужасно беспокоится из-за всех этих неясных слухов. – Мне пришлось повысить голос, чтобы он смог услышать меня, несмотря на скрежет и лязг еще одного останавливающегося поезда метро. Я сложила зеркальце и встала.

Кэллум вздохнул.

– Садись в поезд. Я пойду и поговорю и с ней, и с Мэтью до того, как ты попадешь в собор. Увидимся примерно через час, хорошо? Я люблю тебя.

Он вошел вместе со мной в поезд, и, когда тот тронулся, покалывание в моем запястье резко прекратилось.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала я, зная, что он меня уже не слышит.

Я сгорбилась на одном из сидений, не обращая внимания на остальных пассажиров и пытаясь не плакать. Мне нельзя плакать, когда я буду говорить с Зависшими; я должна, должна взять себя в руки. Это также станет одной из последних моих возможностей обнять Кэллума по-настоящему на Золотой галерее. Я не могла заставить себя поверить, что это будет наш самый последний раз, но в любом случае их у нас осталось немного. Я потерла руками лицо и порылась в рюкзаке. К счастью, с тех дней, когда я выгуливала Бизли, у меня еще остались влажные салфетки, и я вытерла с лица соленые следы слез, после чего начала искать в сумке косметику, чтобы наложить какой-никакой макияж. Набор был невелик: старая тушь для ресниц и тюбик губной помады. Я посмотрела на себя в зеркальце – мое лицо было усталым и напряженным. Надо попробовать привести его в порядок.