Федор Чешко - Ржавое зарево [litres]

От досады Мечник вдруг спросил первое, что пришло ему в голову:

– Слышь… А о Белоконе, волхве-хранильнике нашего Светловидова капища – о нем ты ничего не слыхал?

Корочун как-то странно дернул плечом, буркнул:

– О вашей глухомани здесь редко вспоминают, но уж коли вспомянут – чего не наслушаешься!

На том старец и смолк. Что называется, ни щуке подмышку, ни зайцу на рога. Впрочем, каков вопрос, таков и ответ.

Несколько мгновений молчали. Натужно стонал во сне Остроух; гулко вздыхали мальчишка и Любослава – то враз, то по очереди; гудели, потрескивали, посвистывали в очаге переливающиеся по угольям несуетные огни…

Наконец, Корочун дернул себя за бороду и молвил:

– Ну, будет нам. Говорено-переговорено, рассвет уж близок… А нынче не такие дела идут, чтобы развеивать время по ветру, будто полову. – старик запнулся, а когда заговорил вновь, голос его напрочь утратил бодрую решительность. – Ведь кто знает, как оно дальше-то… Небось, уж и поздно пытаться поворотить дело к добру, но сидеть сиднем, бездеятельно… Может, Жеженя еще удастся спасти? Может, еще удастся спасти все? А? – он вдруг метнулся исполненным какой-то нелепой жалостности взглядом по лицу Мечника, оборотился к Любославе – словно дите, надеющееся, что мудрецы-взрослые сей же миг обнадежат, утешат: да, мол, еще ничего не поздно, и все обязательно сложится хорошо.

Сызнова, что ли, для забавы либо ради какой-то одному ему известной надобности дряхлый мудрец решил прикинуться дурачком? Или аж так из-за Жеженя этого мучается, которого якобы на погибель услал?

Конечно, утешать да обнадеживать готового, кажется, даже всплакнуть волхва никто не стал.

Любослава – та вообще волчицей на него вызверилась:

– До крепкого света никуда не пущу! Хоть ты со мной бейся, хоть что, а не пущу ночью! Да и по светлу…

А Мечник неожиданно изловил так долго ускользавшую важную догадку за скользкий да короткий хвостишко.

– Слышь, – от нетерпения Кудеслав даже подтолкнул волхва, что в другое время и хранильнику, и самому же толкателю показалось бы непростительной дерзостью. – Слышь… А ты сам разве не умеешь… Ну, как ты же и говорил давеча – быстрей течения Время-реки плавать? Зван-то наверняка такое умение превзошел, от того частенько и дознается про все наперед… А ты? Вот бы сплавал в грядущее, да высмотрел что там к чему. А то заладил: "кто знает… может, так, а может, не так"…

Мечник осекся, потому что внезапно осознал, как смотрит на него волхв: в стариковом взгляде сквозила чуть насмешливая добрая жалость. Растерянно оглянувшись, Кудеслав обнаружил, что Любослава и ее недомерок смеют глядеть на него точно так же.

А хранильник заговорил:

– Что до Звана, то ты, мил-человече, не в глаз, а в бровь угодил. Зван, я думаю, попросту несоизмеримо больше обычного человека знает о том, что творится в мире. А потому умеет ПРЕДУГАДЫВАТЬ. И наверняка ему, Звану, ведомо о неполезности заглядывания хоть в дальнее, хоть в самое что ни на есть ближнее грядущее. Да, да, да! – повысил Корочун голос, заметив, что вятич собрался заспорить. – Ну, вообрази: пускай ты будто бы узнаешь, когда и какая приключится беда с разлюбезной твоею Векшей… Да не смыкайся! Говорю же: "будто"… Да… Ты же наизнанку вывернешься, дабы упасти, оберечь. Но время – оно коварная речка. Бросишь в него малый камень, и оно вмиг понанесет на тот камушек песку да плавнику, запрудит само себя, выпетляет из старого русла, польется по новому… Скажешь: " и хорошо!" – так? Зря скажешь. Всякое действие вызывает несметное множество последствий, угадать все из которых не в силах ни один человек. И, тщась отвратить предначертанное, ты скорей всего наворотишь такого, по сравнению с чем отвращенное покажется сущей безделицей.

Чем дольше слушал все это Кудеслав, тем сильнее проступало на его лице неудовольствие.

– Так что же, – наконец не выдержал он, – по-твоему выходит, будто нужно-таки просто сидеть сиднем, дожидаючись, как все само собой сложится-обернется?

Волхв тоже скривился.

– Ничегошеньки ты, друже, не сумел понять. Или я не сумел объяснить толком? Ладно… – Старик прищурился. – Для краткости скажем так: пытаться как-либо переменить грядущее может лишь тот, кто его не ведает. Тот же, кто исхитрится дознаться о грядущем НАВЕРНЯКА, именно и должен сиднем сидеть. А поскольку редко кто из таких, дознавшихся, будет способен усидеть этим самым десятюжды распроклятым сиднем, то и нечего совать нос, куда не след. Теперь понял?

– Нет, – упрямо сказал Мечник. – Не понял. Зачем же вы, волхвы, предсказываете людям судьбу? Ежели знанье грядущего аж этак опасно…

– Знанье знанию рознь, – перебил его волхв. – Дозволительно предсказывать то, чего уж никак не избегнуть; либо то, что можно угадать наперед безо всякого кудесного предсказанья (неурожай, к примеру); либо то, во что попросту откажутся верить… Да… А вот раскрыть человеку отмеренный ему жизненный срок – означает содеять тому человеку зло. Или еще… Ответь: почему иные прорицания не сбываются?

– Прорицатели неумелы, – пожал плечами Кудеслав.

– Не без того, – охотно согласился хранильник. – Несть средь нас числа и неумелым, и недобрым совестью – всяким таким, которые худо соразмеряют, кому какое знанье можно доверить. Подумать тошно, сколько человеков до смертного одра просидело под яблоньками с раззявленными ртами, дожидаючись обещанной вкусноты! Кабы таких вот не обнадеживали, они бы, поди, натрясли себе с тех яблонек сколь душе угодно… – старик гулко и протяжно вздохнул, мельком оглянулся на Остроуха. – Хорошо хоть, что отдаленное грядущее, знанье коего могло бы – именно "могло" и именно "бы"! – привести к поистине ужасающим бедствиям… вот оно-то на самом деле непознаваемо. И не потому, что отдаленное будущее труднодоступно. Наоборот, заглянуть за сотни лет куда проще, нежели за десятки дней. Да, заглянуть-то легко, но вот высмотреть в увиденном ответ на хоть самый простой вопрос, насущный для нынеживущих… Это никому не по силам. На том и хвала богам.

– Ну уж, будто бы! – со злым недоверием протянул Кудеслав (разглагольствования хранильника уже допекли его до мозга костей.)

И не только разглагольствования.

Конечно, Мечник превосходнейшим образом понимал: страшный напастьник вряд ли оставил их совсем уж в покое, а потому Любослава права – до света соваться наружу глупо… Однако же понимание пониманием, а смириться с вынужденным бездельем вятичу было трудно. Не сказать, что он проникся уже страхом за судьбу аж всего мира. Но воплощенная жуть бродила теперь где-то там, снаружи, между ним и беззащитной Векшей.

Если ржавое чудище поймет, как можно подломить под себя Мечника Кудеслава… Если оно догадается, что на единственный Векшин крик можно купить Мечникову волю, отвагу, самую жизнь…