Федор Чешко - Ржавое зарево [litres]

С яростным рыком вятич затряс головой, словно бы хотел вытрясти из нее страшные мысли. Нельзя, ни за что нельзя допускать такое на ум, в котором умеет копаться ворог… Но что же делать, что, что? Безоглядно кидаться в подвластную нездешним силам ночную темень нельзя; ожидание становится пыткой; и уж всем мукам мука – праздно внимать спокойным речам о бессилии (к чему бы там ни относились эти самые речи).

Может быть, волхв, умеющий слышать чужие мысли, сумеет прямо вот сей же миг как-нибудь упредить Векшу о возможной угрозе?

– Нет, – от внезапности этого старикова ответа на незаданный вопрос Кудеслав, вздрогнув, чуть не поранился лежащим на коленях мечом.

А волхв поспешил объяснить свой отказ.

– Могу, но не стану, – торопливо сказал он. – Если я выкрикну мысль так громко, чтобы Векша услыхала на подобном удалении, тот, нездешний, подавно услышит. Коли он еще сам не додумался, так не к чему его научать; а коли додумался, то упреждать Векшу поздно. И будет об этом, слышишь?! Пока он не услыхал… если уже не услыхал. Ужели я должен втолковывать тебе, ломаному да тертому ратоборцу, что при иных делах благо лишь в недеянии?!

– Ну уж, будто! – Мечник вновь сривился, не шибко приязненно косясь на старика. – Всегда можно вынайти, что бы такое свершить для чужой и собственной пользы. А "благо в недеянии" – это для… – он хотел было сказать "для боязливых", но вовремя спохватился, что выйдет уж чересчур обидно. – Для слишком осторожных. И для… для…

– Ленивых, – услужливо подсказал волхв, зыркнув на Кудеслава с неприкрытой насмешкой.

– Да, и ленивых! – вятич раздраженно повысил голос. – Поучать про “невозможно высмотреть ни единого ответа” куда бесхлопотней, чем взять да попробовать. А вдруг…

– Вдруг только горшки трескаются, – как-то уж очень ласково сказал хранильник. – Ну ладно, считай, что устыдил ты боязливого да ленивого дедку: попробуем. Занятье-то впрямь не шибко морочливое, и все едино нужно чем-нибудь утрудить себя до пробуждения Хорса-Светотворителя. Этак вот в безделии маяться – того и гляди, поцапаемся. А нездешним того и надобно. Только… – Старец внезапно подхватился с пола, едва ли не бегом кинулся к одному из стоящих под стенами ларей и, с натугой отворив увесистую крышку, по пояс свесился в темную нутрь. – Только пробовать стану не я. – Голос волхва доносился из лубяных недр глухо и как-то задушено; обтянувшиеся рубашечным полотном старческие лопатки ходили ходуном – Корочун что-то с натугою передвигал там, в ларе. – Уж коли ты, человече, не хочешь брать на веру мои слова, так сам и засматривай в грядущее-то.

Хранильник выпрямился, обернулся к заинтересованно следящему за ним Кудеславу. В старческих руках железно блеснула затейливая штуковина: вроде небольшой мелковатой чаши на трех изогнутых ножках-опорах. И еще хранильник выдостал из ларя тугой полотняный мешочек, совершенно невесомый на вид.

– Я так разумею, – заговорил Корочун, возвращаясь к очагу, – что ты желаешь вызнать, одолеет ли нас нездешняя сила. Да?

Мечник дернул стриженной своею бородкой. Этакое замысловатое получилось движение – и за согласие можно было его принять, и за не шибко решительное отрицанье.

Волхв ехидно вызмеил снежную белизну усов.

– Вот, значит, как… – он опустился на колени и принялся устанавливать ногастую чашу среди меркнущих очажных углей. – Стало быть, так и не уверовал ни в единое мое словцо? И прямо, в глаза, признаться об том не хочешь… Ну-ну… Спасибо, хоть не пробуешь сокрыть свои помыслы за бессмысленными песнопеньями, как проделывал давеча…

Мечнику и впрямь хотелось дознаться не лишь о том, чьим выйдет верх в схватке с нездешними. Буде пришлые превозмогут и навяжут-таки Здешнему Берегу свой лад-порядок – окажется ли это бедствием, как то предвозвещает старик? Пускай даже волхв не обманщик, но ошибиться-то может и наимудрейший…

А волхв, осторожно потряхивая развязанную горловинку крохотного мешка, сыпал в пристроенную на угольях жаровню нечто вроде серого песка. Сыпал и бормотал рассеянно:

– Суть творимого ведовства я тебе разъяснять не стану – то не твоего ума дело. Что нездешние попользуются твоим отсутствием да снова вломятся (покуда ты, значит, будешь витать во грядущем) – того не опасайся. В грядущее лишь твоя душа улетит, как это случается при вещих видениях. И возвернется она в тот самый миг, из коего выпорхнет для своих ведовских странствий. Не понял, что ли? Ну и пес с тобой. Любослава! Заснула? Принеси ТО.

Любослава поковырялась то ли прямо в стене, то ли (что верней) в конопаченной мхом щели меж срубными бревнами; выдостала что-то, показавшееся Мечнику ремешком; отправилась назад. Взъерошенный голоногий малец все это время висел на бабьем подоле как пришитый.

– На! – Корочунова нелюбезно ткнула принесенное в протянутую навстречу ей старческую ладонь и отошла к мающемуся на груде мехов Остроуху. Малец вновь поволокся следом.

Уже склонившись над изувеченным хранильниковым выучеником, Любослава сказала:

– Я чаю, хозяин, ты глупое затеваешь. Остроух нынче сам себе не подмога, а уж нам – подавно. Считай, четверти нашей нету, коли не больше…

– Куда ему до четверти! – откликнулся старик, косясь через вздернутое плечо (ни дать, ни взять – белый облезлый ворон, собравшийся под крылом поискаться). – Четверть – то ты. А Остроух покуда еле тянет на осьмую частицу. Так что мы и с тобою вдвоем осилим, и даже без особенного устатку. И без дитятюшки. Ну его, перепуганного: пользы неполная шапка и впридачу вреда охапка…

– Ишь ты, сказанул! – вдруг мрачно просипел малец, еще крепче притискиваясь к Любославиным ногам. – Охапка… Сам ты с перепугом… У-у…

Хранильник будто и не слыхал этой ошеломляющей дерзости. Он рассматривал принесенное женщиной. Оказалось оно действительно ремешком изрядной длины с какой-то подвеской – качаясь, та взблескивала тускло, будто старая медь.

Мечник, впрочем, не особо приглядывался к волховской штуковине. Куда сильней, чем хранильникова забавка, его занимали нелепые разговоры волхва с домочадцами. Что Любослава с Остроухом хозяину своему частенько дерзят, к тому Кудеслав уже привык. Но чтобы и сопля тонконогая туда же… И почему могучий кудесник, не единажды помянув простоту затеваемого ведовства, намеревается творить его не сам-один, а с помощью какой-то бабенки? Да что бабенка – в иное время Корочун бы наверняка не побрезговал и подмогой мальца-беспорточника! Что же это за волхв такой?!

– А вот такой это и волхв, – насмешливо протянул старец, оборачиваясь к вятичу. – Вот все-то мы четверо и суть волхв по прозванию Корочун, хранильник Идолова Холма да Навьего Града. Съел? – Он с чрезвычайно довольным видом разглядывал выражение Мечникова лица. – Может, и не след бы мне этого открывать, а только я тебя, человече, уж раскусил: тебе всей правды вовремя не скажи, так ты навыдумываешь…