Виктория Шваб - Туннель из костей [litres]

Голову я поднимаю слишком поздно. Слишком поздно вижу машину. Ко мне бросается Джейкоб, но папа успевает первым: он хватает меня за плечо и выдергивает с проезжей части обратно на тротуар. Еще секунда, и мимо проносится машина, водитель жмет на клаксон, а я, тяжело дыша и дрожа, как осиновый лист, провожаю ее взглядом.

– Кэссиди! – рявкает папа. – О чем ты думаешь?

– Но свет… – начинаю я, глядя на светофор. Он, конечно же, светит зеленым. Как и вообще все светофоры вокруг! Клаксоны воют, машины с визгом тормозят, на перекрестке полная неразбериха.

– Наверное, какой-то сбой, – говорит мама, прижимая меня к себе.

– Ага, – у меня зубы стучат. – Наверное.

Джейкоб прав в одном: Тома больше не моя личная проблема.

Он – общая проблема.

Через десять минут мы поднимаемся на одну из башен Нотр-Дама.

Собор предоставил нам тридцать две минуты для съемки, туристов выпустили и закрыли вход. Так что на крутой винтовой лестнице мы одни. Только съемочная группа, мама с папой, Полин, я и Джейкоб – и Адель, которая мчится вверх, прыгая через несколько ступенек. Я кутаюсь в свитер. На древней каменной лестнице гуляют сквозняки, и меня не оставляют дурные предчувствия.

– Тысячи людей стекаются к собору Парижской Богоматери, чтобы увидеть его резные двери и цветные витражи, – рассказывает папа, глядя в камеру.

– Но привидений в этом средневековом соборе не меньше, чем горгулий, – вступает мама.

– Ну почему здесь так много ступеней? – стенает Джейкоб, поднимаясь рядом со мной.

И это говорит тот, кому не обязательно по ним карабкаться?

Джейкоб долго таращится на меня, не понимая.

– Вот это да, – говорит он и чешет затылок. – Надо же, забыл.

Я закатываю глаза, а он мне салютует.

– Пока, материальные девчонки, увидимся наверху! – он взвивается к потолку и исчезает.

Адель вынимает изо рта белую палочку (леденца на ней уже нет) и сует в карман. Потом достает из рюкзака еще две такие же конфеты и протягивает одну мне. Я беру, хотя от волнения ничего не соображаю.

– Как ты узнаёшь, – спрашивает она, – что где-то есть привидения?

– Я чувствую, – тихо отвечаю я. – Мир вокруг становится… тяжелее, а когда призрак рядом, ощущение вот такое, – я протягиваю руку и пальцем стучу Адель по плечу. Тук. Тук. Тук .

Дома, где духов было гораздо меньше, это постукивание появлялось внезапно, и я каждый раз подпрыгивала, будто грянул гром среди ясного неба. Но с тех пор, как началась наша поездка, этот стук я слышу постоянно. Иногда он становится тише, иногда сильнее, но в этих городах столько привидений, что я удивляюсь, если где-то их нет .

Адель улыбается.

– Клево! А можешь меня научить?

Я качаю головой.

– Нет, извини. Этому нельзя просто научиться.

Она обиженно хмурится, и я объясняю.

– Это получается только у тех, кто чуть не умер.

У нее такие глаза, что я сразу понимаю: на языке у нее вертится миллион вопросов, но, пройдя первый лестничный пролет, я прижимаю палец к губам.

– Пока снимают, лучше помолчать.

Мы тихо выходим на балкон с каменными монстрами. Сверху спускается защитная сетка, не дает подойти к краю. Я возвращаюсь, но Адель просовывает пальцы сквозь ячейки и поглаживает лапу уродливой горгульи.

Мама проводит рукой по металлической сетке.

– Эти заграждения, – рассказывает она, – здесь не просто так. Отсюда падали люди. И спрыгивали. А кое-кого, возможно, даже сталкивали. Вот, например, история одной молодой женщины. Она очень хотела побывать здесь, но боялась идти одна. Она познакомилась с некой пожилой дамой, и они поднялись сюда вдвоем. – Мама продолжает мрачно и торжественно: – Что случилось наверху, никто не знает. Тело девушки нашли на камнях внизу. Старуху больше никто никогда не видел.

По телу пробегает дрожь, я чувствую тук-тук-тук . Но Адель вся светится от удовольствия, слушая мамин рассказ. Она слушает так, как будто все это сказки, настолько же далекие от реальной жизни, как мы – от края страшного балкона.

Джейкоб, стоя на углу, смотрит на город. Лицо у него сумрачное. Я подхожу ближе, чтобы проследить за его взглядом, и, задохнувшись, вижу внизу Париж.

Но там не просто красивый вид.

Там звуки сирен, пронзительные, как свистки.

Мелькают красные и синие огни.

Из какого-то дома щупальцами поднимается дым.

В воздухе разливается холод, как будто сейчас осень, а не разгар лета.

Тома Лоран уже перешел к созданию хаоса.

Мама, папа и съемочная группа скрываются за дверью, им надо подниматься выше на башню. Адель спешит за ними, а я задерживаюсь и смотрю сквозь сетку. Мы уже поднялись высоко. А значит, придется долго спускаться.

В голове у меня зреет мысль.

У Джейкоба на лице ужас.

– Кэссиди, подожди…

Но я уже проскакиваю сквозь Вуаль.

Снова это резкое, мгновенное падение сквозь черную воду в серый туман, и вот я уже опять стою на балконе собора. Звонят колокола, башни скрыты густым туманом, собравшимся над головой.

Разница только одна: здесь, за Вуалью, нет защитной сетки, только поручень… и перспектива очень долгого падения.

Раньше это срабатывало , думаю я, заставляя себя подойти к поручню. По коже когтями скребут страхи – боязнь высоты, страх, что ничего не получится, страх, что все получится – но страх, наверное, важен. Он идет бок о бок с опасностью и риском, а ведь это и притягивает духа. Полтергейст летит на опасность, как мотылек на огонь.

Набрав в грудь воздуху, я заношу ногу, чтобы поставить ее на поручень, но Джейкоб, бледный от ярости, хватает меня за руку и стаскивает вниз, на пол.

– Ты что творишь , Кэсс? Забраться на склеп – это одно. А здесь – совсем другое дело. Убьешься же!

– Не собираюсь, – злюсь я, вырывая руку. – Мне просто нужно создать напряжение.

– Я столько сил потратил, спасая твою жизнь, что не позволю тебе ее прошляпить.

– Ничего я не упускаю, Джейкоб. Я делаю, что должна. Выполняю свою работу.

– Почему это твоя работа? Потому что Лара так сказала? Она не может знать всего на свете . Хоть и изображает из себя всезнайку. Как хочешь, а на эти перила я тебя не пущу!

– Ладно уж, – огрызаюсь я. – Придумаю что-нибудь еще.

Я начинаю мерять шагами балкон.

– Пойми, я должна его вытащить. Должен быть способ поймать его, даже если это очень долго и…

– Хватит! – кричит Джейкоб. В его голосе нет даже намека на шутку. – Хватит. Просто признайся, почему этот полтергейст так важен для тебя?

Я в полном недоумении, ничего не понимаю.

– Что?

– Второе правило дружбы, Кэссиди, не врать. С тех пор, как мы приехали в Париж, ты ни о чем другом думать не можешь. Так признай это. Ты вовсе не только из-за Тома Лорана переживаешь. А из-за меня.