Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

— Летит! Летит! — закричала Тэлли, провожая взглядом точку в летней сини, и запрыгала от радости, не боясь показаться глупой. Но внезапно остановилась и обернулась, почувствовав затылком неприятный насмешливый взгляд незнакомца.

— Никогда раньше не видела стрижей на земле. Они так беспомощны здесь. А в небе — прекрасны, — смущённо сказала она. — Мы ведь спасли его?

— Без нас он не смог бы взлететь и с большой вероятностью погиб бы от голода или от лап уличного кота, — произнёс Форин, задумчиво смотря на придорожную высокую траву с пушистыми гроздями семян.

Эта манера говорить, приближая слова как можно больше к реальности, потом стала для Тэлли привычной. А тогда, стоя на пыльной мостовой, она подумала, что у незнакомца наверняка что-то не так с головой. И решила, что нужно непременно отправиться с ним, куда бы он ни шёл.

— Я хочу учредить Общество Спасения Стрижей. Ходить по Шестистороннему и помогать птицам взлететь. Как раз думала, чем заняться после школы.

Форин в первый раз посмотрел не неё с интересом, но тут же вернулся к изучению придорожной травы.

— Отличная идея, — усмехнулся он.

— Вы мне поможете? — спросила Тэлли, уже зная ответ, и не удивилась, услышав «нет», приправленное улыбкой этого странного человека.

Странных людей Тэлли за свою жизнь повидала немало. Обычно они становились самыми любимыми. Но странность тоже была разной, её оттенков в людях Тэлли видела не меньше, чем бывает оттенков синего в палитре мариниста. Странность на грани безумия, странность, которая самого человека измучила, странность, как будто человек иностранец, хотя может из Тар-Кахола за всю жизнь ни разу не выезжать, странность показная, странность художественная…

Странность Форина была инверсивная: рядом с ним начинало казаться, что весь мир вокруг странный, неподходящий, недостаточно сложный для этого человека. А сам Форин как будто становился совсем не странным. Но стоило немного отойти, как от картины в музее, и ты понимал, что это самый странный человек на свете.

Очень странно, например, было понять только спустя много лет. Тогда Тэлли уже старалась не появляться в реальнейшем Смотрителя без необходимости. Мало ли что, да и вообще, неуютно. Но тогда нужно было помочь: в семье рыбаков из посёлка пропала девочка. Тэлли это умела, когда требовалась помощь, она могла практически всё: ухватиться за тонкую золотистую нить, что протянута от человека к человеку, и осторожно распутать, найти пропажу. Вот и девочка нашлась: играла в скалах и застряла между камней, а крики её глушил рёв волн. В общем, закончилось хорошо, но Тэлифо осталась почти без сил, так что не могла сопротивляться, когда Форин предложил перенести её на маяк. И только тогда понял, что к чему. Разозлился ужасно: на Маяке ещё дигет бушевал ураган. Велел не появляться больше в реальнейшем. И на маяке. Сказал: «Я хочу, чтобы ты…». И всё — только уносить ноги оставалось. Море тогда всё чернело и клубилось, и неясно было, совпадение это или нет. А Трикс в реальном смеялся и не мог остановиться. «Ты только сейчас заметил?» — вопрошали его резкие угловатые жесты. Гнев Форина превратил его в статую, в соляной столб, как ту девушку из легенды, которая оглянулась, уходя из пещеры морского короля. Тэлли надеялась, что потом Смотритель всё-таки вернул Трикса в привычное состояние.

А сама она, взяв только карту, запасную пару башмаков и хлеба с сыром от благодарных жителей посёлка, отправилась пешком в Тар-Кахол — главное, подальше от моря. И даже хорошо получилось, что пешком: если идти целый день, то к вечеру думаешь лишь о том, чтобы поесть, отдохнуть и перевязать повязки от мозолей на ногах.

Внутри Тэлли как будто что-то сломалось. Может быть, тот механизм, который заставлял распахивать глаза по утрам. Колесо скатилось с горы, шум стих, всё встало на свои места. Когда всё правильно — так, как и раньше, в приюте, где ей намекали, что в мире не очень-то много места отведено лично для неё. Она была даже рада немного — так, как бывает, когда происходит то, чего ты боялся, и поэтому бояться уже не нужно. Когда становится пусто и холодно, как на осеннем поле, как на дне спокойной реки — и от этого дна ты можешь оттолкнуться ногами и плыть вверх. Или остаться, чувствуя, как ледяная вода медленно и мучительно заполняет лёгкие, разбавляет кровь, проникает в сердце — и сердце перестаёт биться…

Она тогда ушла вместе с проклятием самого Форина, которое прочнее любого засова закрыло ей дверь в мир реальнейшего. Сейчас он, наверное, забыл про неё — и к лучшему, потому что теперь можно снова вдыхать этот терпкий, вечно осенний воздух и со странным наслаждением чувствовать, как рана где-то под рёбрами не только не заживает — но становиться ещё более реальной. Эта была её, Тэлли, странность, и она не намерена была расставаться с ней даже ради выздоровления.

— В общем, всё нормально, ничего не происходит, — сказала Тэлифо, взглянув на светлое предлетнее небо, украшенное призрачными звёздами.

Грави кивнул с мягкой улыбкой.

— Ты замёрзла, — диагностировал он.

— Вовсе нет, — по привычке сказала она.

Хотелось ещё посидеть в саду, тонкие ветви которого красиво гравировала луна.

Врачеватель ушёл и вернулся с тонким одеялом и кружкой горячего чая. Молча протянув согревающие предметы своей пациентке, он исчез, так что Тэлли даже не успела его поблагодарить. Как будто сам сад решил согреть свою гостью.

— Сочиняешь гениальное творение о луне и несчастной любви? — с усмешкой спросил Грави, столкнувшись на тропинке между деревьями с Верлином, который шёл, не замечая ничего вокруг.

Мастер Слов зло пробормотал что-то, но делать было нечего: в реальнейшем Дома Радости встречи с Врачевателем никогда не были случайными.

— Я хочу, чтобы ты прогулялся со мной вниз, к озеру. Надеюсь, поэтический мир Тар-Кахола не очень пострадает, если я займу немного твоего времени, — издевательски предложил Грави.

«Ненавижу», — произнёс про себя Верлин, но в ответ только улыбнулся и пошёл за Грави по дорожке, ведущей к низине Кахольского озера — туда, где даже в тёплые летние ночи блуждали обрывки тумана.

По пути он размышлял о том, что люди казались ему такими же сгустками тумана — никогда не поймёшь, что за ними скрывается, да и стоит ли разбираться. Главное, что делило людей, было умение и неумение слушать и понимать стихи. Первые были необходимы, вторые — не стоили того, чтобы на них отвлекаться. Ко вторым, как правило, относилось и большинство поэтов: все они слышали только себя. Да и сам Мастер Слов не всегда был исключением. И был ещё Грави Эгрото, с которым нельзя было не считаться, хотя стихи он терпеть не мог. «Мы с тобой похожи, — как-то заметил Айл-врачеватель, — оба используем людей для подтверждения собственного мастерства, не испытывая при этом никакого уважения к людям как таковым». «Люди — это просто материал, питательный бульон, строительный раствор», — согласился тогда Верлин, погружённый в мысли о новом стихотворении.