Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

В мечтах Унимо корабль с синими парусами, не приписанный ни к какому порту, шёл попутным ветром исследовать границы океана. Бывало, что он попадал в шторм, но неизменно продолжал свой путь. И команда на паруснике подобралась необычная: никто не приказывал никому, каждый просто делал то, что нужно.

Выбежав на берег, к самой кромке воды, Унимо, конечно, увидел, что за ним уже спустили шлюпку с фрегата и кто-то приветливо машет ему рукой, а потом садится на вёсла и гребёт в сторону суши.

Приветливый моряк возраста чуть старше Нимо, с выгоревшими на солнце волосами и лучистым взглядом, обнял его, как старого друга. А потом их уже качало в шлюпке на волнах, щедро раскрашенных серебристыми бликами.

Фрегат был невозможно красив — так, что даже на фоне моря, этого эталона прекрасного, смотрелся великолепно. Не маленький и не большой, лёгкий и прочный на вид, с тремя устремлёнными к звёздам мачтами и ясно-синими, как небо июля, парусами.

Как только шлюпку подняли на борт, фрегат расправил паруса и пошёл фордевинд в открытое море. На палубе было человек двадцать, и все они работали слаженно, не было слышно даже обычных для парусных кораблей громких команд.

Унимо смотрел на моряков, и ему казалось, что он уже не раз видел их: хмурые, равнодушные и весёлые лица на корабле как будто были ему знакомы. Но он не мог сказать точно, где их встречал. Словно ему дали посмотреть чьё-то чужое детство, чьи-то чужие воспоминания.

— Мы рады, что ты с нами, — сказала девочка с оранжевыми волосами, напоминающими тигровую лилию, ловко закладывая гитовы грот-марселя.

— Конечно, так здорово, что нам по пути! — добавил тот моряк, который был в шлюпке.

Нимо как раз собирался спросить, куда они собираются идти, но вовремя прикусил язык. Сообразив, что это ведь неважно, когда вокруг вечно изменчивое море, ласковый ветер и паруса, и люди, кажется, не самые плохие.

Люди, действительно, подобрались замечательные: за несколько дней путешествия Унимо смог в полной мере оценить это. Они все были нездешние — как будто с какой-то далёкой звезды, — хотя внешне ничем не отличались от обычных юношей и девушек Шестистороннего. Наполненные какой-то солнечной энергией, даже когда они были в плохом настроении, что случалось часто. Среди них было спокойно и просто: если ты хотел побыть один, то все чувствовали это и не подходили с разговорами, но если тебе захотелось поговорить о том, в каком месяце самые красивые звёзды, бывают ли чёрные чайки или почему в самом начале лета иногда вдруг становится грустно — то тут же можно было оказаться в компании тех, кто тебя понимает.

Унимо всегда думал, что так не бывает. Что если ты хочешь быть частью компании — ты должен платить частью себя. Поэтому в детстве он мало играл со сверстниками, вызывая сочувствие мамы и равнодушное «не вижу в этом ничего страшного» отца. Лучше уж посидеть дома и помечтать или почитать книгу. Но всё-таки с некоторыми людьми Нимо проводил время по собственной воле: например, с Майти и его семьёй он общался постоянно, хотя и уставал от непрерывного движения, криков и суеты в их доме. Но друзья есть друзья.

И вот теперь Нимо наслаждался небывалым ощущением того, что с людьми может быть хорошо. Это было невероятно — настолько, что два дигета он даже не вспоминал о том, как всё начиналось. Примерно два дигета, потому что он не утруждал себя подсчётом времени. Просто любовался рассветами и закатами, звёздами, волнами, ветром.

Но постепенно приступы мучительной задумчивости стали нападать на него всё чаще, и в один из дней он попросил высадить его на ближайшем острове. Никто не стал возражать, никто даже не удивился, когда на горизонте появился одинокий остров, как будто специально вынырнувший из глубины: вокруг не было ни скал, ни островов поменьше, как обычно бывает.

Команда синепарусного фрегата молча высадила Унимо на острове и, помахав ему на прощанье, отправилась подальше от берега.

Оставшись один, Нимо сел на песок, рассматривая перламутровые раковины, кое-где покрытые чёрной облезающей плёнкой. Шум волн создавал особую тишину, которую не так легко было нарушить.

Унимо думал, наконец, о том, почему он здесь оказался, пытаясь пробиться сквозь неопровержимость реальности острова, моря, песка, раковин, припекающего солнца. «Я оказался здесь не просто так, а потому, что Форин решил мне что-то показать. Я должен что-то понять здесь, только вот что», — думал Нимо, наблюдая за маленьким прозрачным крабом, осторожно подбирающимся к странной живой скале. В задумчивость он протянул руку — захотелось, чтобы краб забрался по ней. И когда тот действительно, перебирая своими длинными розовыми ножками с налипшим песком, стал забираться выше по бледной руке с закатанным рукавом матросской рубашки, Нимо дёрнулся, едва не стряхнув перепуганное животное. «Вот оно что! Здесь всё происходит так, как я хочу. Мир словно подстраивается под меня. Но это ничего мне не даёт. Я ничем не отличаюсь от ребёнка, которому по первому требованию выдают конфету, а он и доволен, и думает, что так будет всегда».

Нимо ещё долго сидел на острове один, долго-долго, пока мир вокруг не стал распадаться. Когда исчез остров, Унимо упал в воду и, почти не сопротивляясь, пошёл ко дну, точно зная, что ни один корабль здесь не пройдёт и спасения ему ждать неоткуда, поэтому держаться на поверхности было бесполезно.

Спасение оказалось не очень приятным: Нимо лежал на твёрдом каменном полу и чувствовал ужасную боль в груди при каждом вздохе. Убедившись, что зрачки утопленника сузились, а кожа из зеленовато-белой превратилась в просто белую, Форин сел рядом, опираясь на стену. Несмотря на боль, Унимо улыбался, изучая уже привычный потолок галереи.

— Я угадал, правда? — спросил он.

— Ты уже потратил все свои вопросы, — раздражённо отозвался Смотритель, протягивая ему тёплый сладкий чай, полагающийся спасённому.

Нимо подумал, что на этот раз, хоть он едва не утонул, у него всё получилось.

Как только Тэлли осталась одна и шаги её проводника Верлина стихли в коридоре ночного Дома Радости, она почувствовала непреодолимое желание выйти в сад подышать тёмным весенним воздухом в одиночестве. Точнее, конечно, не в одиночестве: Тэлли почти не удивилась, когда, пройдя по тропинке на залитую лунным светом поляну с деревянными скамейками, увидела Грави Эгрото. С обречённым вздохом она подошла и села рядом.

— Вы добились-таки своего, — проворчала она с несвойственной резкостью, — я пришла снова.

Врачеватель невозмутимо кивнул.

— Тут отличное место, чтобы встречать рассвет: можно заметить, как первый розовый луч скользит по чёрному озеру. Я тут часто сижу, когда не спится.