Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

Люмар кивнул.

— Я опасаюсь, что они могут подделать послание от нашего имени. Поэтому я прошу тебя поехать вместе с королевским гонцом и проследить, чтобы имя Защитника не коснулось этой грязи. Я выдам тебе грамоту на полное представление интересов Школы, и все твои заявления будут нашими заявлениями. Предполагаю, что король будет в бешенстве. И его гнев в первую очередь падёт на того, кто будет рядом… — Люмар замолчал, чувствуя, как где-то в груди, кроме привычных боли и беспокойства, поселилось личное чувство бессилия и глупой надежды — на то, что всё обойдётся, что с его Инанисом всё будет хорошо. И ещё более глупая злость на то, что в Конкордате остался запрет главе Школы просветителей появляться в Центральной стороне — со времён мнительного короля Элайя, который опасался, что бывший в то время главой Школы известный на всё Шестистороннее просветитель Ингрем явится в Тар-Кахол и займёт место правителя. Хотя у Ингрема, Люмар знал, никогда не было таких мыслей — единственным, что его интересовало, были рукописи о жизни Защитника, совсем как Тео…

— Я приложу к этому все мои силы, Айл-просветитель, — сказал Инанис, и Люмар в очередной раз восхитился его неизменной выдержкой. Голос звучал всего лишь чуть-чуть более бодро, чем обычно. — И прошу вас, не беспокойтесь за меня. Всё будет хорошо, — добавил Инанис, как в детстве, когда нужно было убедить Люмара, что слушатель, на самом деле, не болеет — просто что-то попало в горло. Или неудачно падает свет. Или он просто только что вернулся с улицы и не успел отогреться…

Люмар в ответ покачал головой — тоже совсем как в детстве Инаниса.

— Я не сомневаюсь в тебе, мой мальчик. Лучше тебя никто не сможет справиться. Именно поэтому мне так страшно — впервые за много лет, — Айл-просветитель опустил голову и стал похожим на старика — настоящего, седого и уставшего от жизни.

Инанис почувствовал, как отчаяние того, кто (конечно, они никогда об этом не говорили и даже думали с осторожностью, но умолчание очевидного, как обычно бывает, служило только к проявлению скрытого) был ему как отец, холодными каплями осеннего дождя, которым всё равно, насколько надёжно ты закутался, пробирается за шиворот.

«Всё будет хорошо», — впервые в жизни Инанису хотелось произнести эту блаженную ложь всех времён. Или обнять Айл-просветителя, как мог бы сделать настоящий сын. Но Инанис не мог позволить себе такого, поэтому просто неловко смотрел в сторону, ожидая, когда вернётся тот Люмар, который был главой Школы просветителей и должен был защитить всех обитателей Ледяного Замка, пока его лучший ученик пытается помешать королю.

— Не думаю, что королевские люди станут нападать на тебя в пути, но на всякий случай отправляйся завтра рано, как рассветёт. Я постараюсь задержать посланника и шпиона, и они не смогут тебя догнать, не зная горных троп так хорошо, как ты, — сказал Люмар, поднимая взгляд главы Школы.

— Да, Айл-просветитель, — быстро ответил Инанис, радуясь, что всё снова стало понятно. И добавил, одним глотком допив чай и поднимаясь: — Я тогда пойду. Мне нужно ещё договориться, кто будет вести занятия вместо меня.

Люмар снова кивнул и всё-таки не удержался, спросил напоследок:

— Попрощаешься с Тео?

Взгляд Инаниса мгновенно стал ледяным, как застывает чистая холодная вода, стоит только дать ей центр кристаллизации. В этом чувстве, несомненно, были и постыдные ревность, боль от предательства и злость. Просветитель признавал это, но всё-таки главным было прикосновение колючей несправедливости: Тео, который бросил Школу и всех служителей в такой трудный момент, не заслуживал упоминания. Он стал словом, которого не было в словаре тех, кто смиренно благодарил Защитника. И тем не менее Люмар не забыл его. И, что гораздо хуже, сам Инанис его никогда не забудет.

— Думаю, мне нечего сказать бывшему слушателю Тео Гранцию, — ответил Инанис, смотря в сторону выхода.

Люмар в очередной раз кивнул — на этот раз, прощаясь.

На Вечернем Обряде Тео стоял у самого выхода, чувствуя себя недостойным того чувства причастности и чуда, которое неизбежно возникало на Обряде, чем бы ни была занята твоя голова. Но слушатель (или уже, скорее, просто гость Ледяного Замка) решил, что напоследок можно раствориться в этом свете десятков ламп — свете, от которого его маленькая лампа должна была вскоре отделиться и неминуемо погаснуть, съеденная вечно голодной темнотой.

Весна наступила уже и в Ледяных горах: в Школе это определяли по тому моменту, когда на Вечернем Обряде без камина было не холодно. Прохладно от открытых высоких окон — да, но не отвлекающе холодно.

Именно весной Защитник пришёл в Шестистороннее — и неудивительно, что он был покорён красотой здешней земли. Впрочем, возможно, в том мире, откуда пришёл Защитник, было ещё прекраснее — кто знает об этом? Но когда Защитник, проходя пешком все Стороны, шёл по земле предгорий Горной стороны, он наблюдал, как цветы растут из-под снега, и назвал это чудом. В Морской стороне он видел, как солнце и солёные брызги рисуют сверкающую картину над утренним морем, и говорил, что это чудо. В Дальней стороне он видел, как горизонт сходится холмами, словно крылья степной птицы, и ветер выдувает пыль древних, как сама земля, каменных стен, и назвал это чудом. В Лесной стороне он шёл по извилистым пряным тропинкам, которые то и дело перебегали пугливые олени, осторожные лисы и юркие лиственные мыши, шёл под сенью папоротников и кедров и, останавливаясь слушать многоголосую лесную тишину, думал, что это чудо. В Островной стороне он нашёл маленький остров, где никогда не жили люди, и был там один сорок дней, и сказал, что он видел чудо. И в Тар-Кахоле он сидел у озера, бродил по улочкам старого города, всматривался в лица прохожих и говорил им, как же им повезло, что они живут в городе, который сам есть — чудо…

Ясные, пронзительные слова Обряда нанизывались на солнечные нити воспоминаний, и Тео чувствовал приятное тепло, отгоняющее все холодные мысли.

Но не всегда мир был чудом. Однажды пришла Зримая Темнота (некоторые говорили, что её привела Окло-Ко, но многие не верили в это, потому что она тоже была частью мира и не стала бы его уничтожать) и сразу захватила всё. Говорили также, что она проникла в мир в сердце одного человека, а потом, как болезнь, перекинулись на остальных и на всё Шестистороннее. И тогда остался один Защитник — потому что он не был ещё частью мира и Зримая Темнота не могла сразу захватить его вместе со всеми. Целый год он произносил слова — каждый дигет новые, — слова о красоте мира, людей, о древних седых горах, о небе, о храбрости, о милосердии и о любви. Слова о мире, который уничтожила Зримая Темнота. И мир Шестистороннего вернулся из небытия, как остров, скрытый приливом, возникает на поверхности моря. И все люди Шестистороннего остались живы — и постепенно забыли, как медленно погружались в бездну вечной темноты, страшные воспоминания затуманились чистой радостью избавления, но записи и предания о тех временах остались их общей памятью. Люди тогда принялись благодарить Защитника и хотели назначить его королём. Но он только покачал головой и сказал, чтобы они ценили и берегли всё живое и друг друга, а сам ушёл в горы. Бродил там, питался козьим сыром и хлебом, которыми угощали его пастухи, ягодами и травами, которые собирал сам, а потом куда-то пропал. Конечно, время от времени кто-то уверял, клялся, что видел Защитника, но это было так же, как то, что в каждой стороне находятся люди, которые уверяют, что видели единорогов, или хищную птицу с тремя головами, или Окло-Ко. Но служители говорили, что неважно, где Защитник, потому что он может быть там, где хочет, главное, чтобы люди не забыли слова благодарности и те слова, которые вернули мир из Темноты…