Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

Мардж обошла все, что могло иметь хотя бы отдаленную связь с Леоном или Билли, и развесила ксерокопированные плакаты. Полтора часа работы за ноутбуком, два джпега и простая верстка: «Вы видели этих людей?» Она написала имена и номер мобильного, купленного специально, посвященного исключительно этой охоте.

Она степлерила их к деревьям, вешала на доски объявлений у газетчиков, расклеивала на боках почтовых ящиков. Первые день или два она бы сказала, что относится к ситуации настолько нормально, насколько могла в данных обстоятельствах – насколько мог бы любой. Она бы сказала, что да, конечно, так непостижимо потерять любимого, а потом, конечно, выслушивать угрозы от устрашающих личностей, – это ужасно, но иногда ужасное случается.

Мардж перестала себе это говорить, когда день за очередным днем не шла в полицию, чтобы рассказать об этом столкновении. Потому что… И вот тут она терялась в словах. Потому что в мире что-то изменилось.

Те полицейские. Им не терпелось вытянуть из нее ответы, они заинтересовались ею как фигурантом, но она не почувствовала ни от одного из них личной заинтересованности. Очевидно, у них было срочное задание. При этом Мардж поймала себя на уверенности: это задание ни в каком виде не включает ее безопасность.

Что все это значит? Какого хрена, думала она, вообще творится?

Она чувствовала, будто попалась – как рукав в шестерни. Работа словно просачивалась через фильтр. Дома ничего не работало. Вода из-под крана плевалась, перемежаясь пузырями воздуха. Ветер как будто настроился бить по ее стенам и окнам сильнее обычного. По ночам был плохой прием у телевизора, а уличный фонарь перед домом включался и выключался – смехотворно сбоящий и несовершенный.

Мардж не один вечер слонялась от софы к окну, от софы к окну и все выглядывала, как будто Леон – или Билли, который не раз появлялся в этих, как их назвать, фантазиях, – будет просто стоять снаружи, прислонившись к фонарю, ждать. Но там были только пешеходы, ночное освещение ближайшей бакалеи и сиротливый, без всяких прислонений, фонарь.

Только после многих часов светомаскировочного затемнения вперемежку с освещением – этакого театрального эффекта из-за штор – однажды ночью Мардж, не выдержав, обратила на фонарь хоть какое-то внимание, и тут ее с физическим шоком озарило – от этого прозрения она даже пошатнулась и ухватилась за стену, – что прихоти подсветки неслучайны.

Она вычислила петлю. Сидела несколько минут, наблюдая, подсчитывая, и – наконец и нехотя, словно этим она признавала то, что признавать не хотела, – начала записывать. Фонарь загорелся, загас. Вспышка-вспышка. Быстро, медленно, теперь долго и ярко. Вкл выкл вкл-вкл-вкл выкл вкл выкл вкл выкл – а потом туманное затухание и снова краткий паттерн.

Что еще это могло быть? Длинноты и паузы в повторяющихся комбинациях. Фонарь плевался светом в морзянке.

Код она нашла в Сети. Фонарь говорил: ЛЕОН МЕРТВ ЛЕОН МЕРТВ ЛЕОН МЕРТВ.

Мардж переводила раз за разом, много раз. В течение этих долгих минут она не думала о том, что чувствовала. «Леон мертв», – шептала она. Пыталась не думать о смысле, только перепроверяла, что правильно перевела проблески точек-тире.

Она выпрямилась. Конечно, была оторопь от скверного абсурда, от «как» этого сообщения; но и сами слова, их содержание, их объяснение пропажи Леона – она не могла их развидеть, забыть. Мардж осознала, что рыдает. В шоке она плакала долго, почти бесшумно.

Приноровившись к ритму света, она тут же заметила последнюю, внезапную перемену. Она схватила ленту морзянки и пролила на нее слезы. Последняя фраза фонаря повторилась только дважды. «НЕ, – читала она, – ЛЕЗЬ».

Захлебываясь и поскуливая от горя, двигаясь, как в студне, Мардж перешла к компьютеру и начала искать. Ей ни разу не пришло в голову подчиниться последнему запрету.

Над городом парила бумага.

Стояла ночь. Обрывки разлетались с «Уан Канада-сквер», Кэнэри-Уорф. На кончике пирамиды на крыше – набалдашнике этого пошлого члена здания – стояла женщина. Ей было бы легче получить доступ к «БТ-Тауэр», но здесь она находилась на сорок семь метров выше. Топография фишек непроста.

Время «БТ-Тауэр» прошло. Она еще помнила тот момент, когда Лондон был приколот к земле этим минаретом с кольцом тарелок и передатчиков. Месяцами башня удерживала на месте оккультную энергию, когда ее хотели развеять злые силы. Силу шести сильнейших фишкарей Лондона – вкупе с мыслями их товарищей в Кракове, Мумбаи и сомнительном городке Магогвиле – сфокусировали вдоль столба башни и выстрелили тонким пучком, испарившим самую могучую Внеположную угрозу за семьдесят семь лет.

И заслужило это здание благодарность? Ну да, но только от тех очень немногих, кто знал, чем ему обязан. Теперь же «БТ-Тауэр» сняли с вооружения.

Кэнэри-Уорф родилась умирающей – вот в чем источник ее скверных сил. В банкротные девяностые, когда ее верхние этажи обезлюдели, их бесприбыльное запустение подарило место силы для реальноделия. Когда арендаторы наконец пришли, их поразили остатки сигилов, свечных ожогов и кровавых пятен, устойчивых к отбеливателю, которые можно найти до сих пор, если когда-нибудь приподнять невероятно, охренительно уродливые ковры.

Женщина стояла на вечно мигающем световом оке на навершии башни. Без страха покачивалась на ветру, сотрясалась в бафтинге. Смаргивала слезы от холода. Достала из сумки бумажные самолетики.

Запустила их за край. Они взвились, и сгибы аэродинамировали их через тьму, с подсветкой улиц снизу. Самолетики поймали восходящие токи. Деловитые крошки. Они задрались к луне, как мотыльки. Самолетики отправились на охоту – выше уровня автобусов, окунаясь в сияние фонарей.

Они шли по наитию – лондонской чуйке. Поворачивали на поворотах, виляли на развилках, летели в одну сторону по односторонним улицам. У Уэствея один сделал мертвую петлю над-под-над высокой эстакадой, не иначе как от удовольствия.

Многие были утрачены. Всего один просчет – и внезапное столкновение с рабицей. Нападение сбитой с толку совы – и клочки бумаги летят по лондонским закоулочкам. В конце концов один за другим они свернули над крышами, устремившись к новым территориям – не тем, откуда прилетели, а домой.

К тому времени женщина, которая их разослала, уже была там. Она сама пересекла город – быстрее, обывательским транспортом – и ждала. Часами она ловила их, один за другим. Каждый встречала с лезвием, соскребывая или срезая с них послание. Собрала кучу слов. Обезбумаженные писания лежали подле нее странными цепочками.

Самолетики, не вернувшиеся домой, ускорили собственное разложение в канавах, но не могли сделать его одномоментным. Остался магический мусор.