София Серебрянская - Аромат гниющих лилий [СИ]

Армин больше никогда не сможет ходить.

Если бы он принял форму титана чуть раньше, если бы смог подавить неуместные эмоции, его лучший друг сейчас стоял бы в строю, а не корчился на полу госпиталя, не замечая никого и ничего. В том числе прихода Эрена.

Голос отчего-то сел. Что сказать? Как говорить теперь?.. Мне очень жаль? Прости? Почему-то казалось — слова придут сами, когда он увидит Армина. Увидев же, он потерял даже те жалкие остатки, что придумывались по пути. В конце концов, он присел рядом и еле слышно шепнул:

— Привет, Армин.

Еле слышно — но тот, кому слова предназначались, услышал и, вздрогнув, медленно обернулся.

Раньше Эрену казалось — он уже знает, что такое страх. Он смотрел в глаза титанам, он видел чужие смерти, он видел всё! Но по-настоящему боялся он сейчас, ожидая от друга детства каких угодно слов. Криков. Обвинений.

— Чем закончился бой? Вы поймали её?

Каких угодно — но не жёсткого, спокойного тона, изо всех сил скрывающего волнение. Эрен нервно сглотнул, подавляя порыв хорошенько встряхнуть друга, привести в чувство. Никогда, даже в самые ответственные моменты, он не говорил так. Один взгляд в глаза — и тут же снова в пол. Нет. Не скажет. Оказывается, на простой разговор может понадобиться больше сил, чем на самую серьёзную битву.

— Чем закончился бой?! — настойчивее повторил Армин, вцепляясь пальцами в край простыни. — Не молчи! Микаса не успела сказать. Вы захватили женскую особь?!

— Тише, — шикнула проходящая мимо сестра милосердия. — Вы здесь не одни. Не мешайте отдыху пациентов.

Шикнула — и снова испарилась, только послышался едва ощутимый шелест серого платья. Эрен молчал, открывал рот, собираясь начать, давился словами — и они слетали с языка в виде невнятного, затянувшегося кашля. Мешали потемневшие повязки, кажется, вросшие под кожу, мешало простое понимание, насколько неисправимо подобное увечье.

— Нет. Я уничтожил оболочку, но… мы не смогли. Она заточила себя в какую-то капсулу, которую никак не могут вскрыть, и…

Если бы в мире существовала справедливость, то сейчас в голову должна была прилететь молния. Лучше — несколько. Или прицельно рухнуть одна из балок, поддерживающих потолок, и раздавить в лепёшку. Да что угодно, лишь бы перестать смотреть на изуродованные обрубки, лишь бы не продолжать.

— «Мы» не смогли? Может, это ты не смог?

Говорят, на правду обидеться невозможно. Враньё. Справедливые упрёки ранят намного сильнее, чем беспочвенные обвинения. Он-то успел наслушаться и того, и другого.

— Я… я смог преобразиться только… только тогда, когда она тебя схватила. Я испугался, что она убьёт тебя, хотел защитить, но, но…

Слова вылетали торопливо, поспешно, одно за другим. И, кажется, не достигали цели. Армин уставился в потолок, словно не слыша. Или попросту не слушая.

— Ты подвёл меня. Всех нас. Всех их.

Армин не уточнил кого именно — их. Да и не стоило. Эрен старался не смотреть по сторонам, на глухие, полные боли взгляды изувеченных, переломанных людей. Они этого не заслужили. Никто не заслужил. Но разве он сам этого хотел? Разве здесь только его вина?!

Усталый, измученный взгляд.

— Уходи.

— Но…

— Уходи! — громче повторил Армин. Недоброжелательный взгляд очередной женщины в сером — они похожи друг на друга. Как будто сёстры милосердия — такая же бездушная часть госпиталя, как каменная кладка, деревянные балки, пахнущие чем-то неприятным простыни. Как тошнотворный цветочный запах, перебивающий запахи болезни и смерти.

— Я уйду. Но я ещё вернусь, обещаю.

Равнодушие. Остекленевшие, пустые глаза, уставившиеся в одну точку. Если бы не слабо подрагивающие руки, не вздымающаяся грудь, можно было бы подумать, что перед ним — мертвец. Эрен с трудом отвёл взгляд и направился к выходу. Две мысли — всего две.

Армин больше никогда не сможет ходить.

Он больше никогда не сможет смотреть Армину в глаза.

Сквозь плотно переплетённые ветви деревьев почти не видно неба: только изредка мелькал и тут же исчезал заплутавший луч солнца. Земля покрыта небольшими пятнами тусклого света. Под ногами — тёмно-зелёная трава. Впереди маячит фигура в униформе Легиона Разведки: не оборачивается, лишь спешит куда-то. Он идёт следом. Идёт?.. Воспоминания мелькают в голове, но стремительно тают, словно их и не было. Остаются только чёрное и белое крыло, едва различимые в полумраке.

— Постой! — Армин бежал, спотыкался, падал, но вставал снова и снова. Отчего-то хотелось нагнать неизвестного солдата, сдёрнуть с его головы капюшон, посмотреть на лицо. Кто этот человек? Почему это так важно?..

Вот, наконец, они поравнялись. Лёгкий шелест то ли ткани плаща, то ли листвы — и солдат обернулся. Удивлённые, широко распахнутые карие глаза смотрели в упор. Ничего необычного или даже жуткого. Если бы не память. Память, исчерченная кровью.

— Но ты же… — растерянный шёпот не сильно смутил девушку. Она улыбнулась — светло, успокаивающе.

— Пойдём. Не стоит останавливаться.

Может, он ударился головой, и всё, что произошло после — плод больного воображения? Может, он валялся без сознания, а теперь очнулся? Но почему они здесь, в лесу, совсем одни? Где все остальные?

— Пойдём, — повторила Петра. — Я должна отвести тебя к ним.

Прозвучал ли последний вопрос вслух? Может быть. Мир вокруг расплывался, тонул в дрожащем полумраке. Нереальный, зыбкий. Кажется, дотронешься рукой — и расползётся, как истлевшая дырявая занавесь. Нужно идти.

Деревья расступаются: впереди поляна с раскинувшимся на ней лагерем. Армин смотрел по сторонам, видел знакомые лица, беззвучно повторял имена, с каждой секундой всё сильнее понимая невозможность происходящего. Он замер у границы поляны — и Петра удивлённо посмотрела на него:

— Что-то не так?

— Вы мертвы, — голос дрогнул. Нет. Не бояться, продолжать, говорить дальше. — Вы все погибли.

Петра пожала плечами, протянула руку, сжала запястье Армина, точно в тисках. Холодная, липкая, неподатливая ладонь. Сотни глаз теперь смотрели прямо на него.

— Твоё место — с нами. Мы ждали тебя, а ты не явился. Как это понимать?.. Может, ошибка?

— Ошибка? — глухо переспросил Армин, толком не слыша собственного голоса. Бояться не получалось, слишком происходящее походило на абсурд. Загробного мира нет, как бы ни хотелось верить в обратное. Мёртвые не возвращаются, чтобы увести за собой живых.

Лес вокруг начал таять, сменяясь широкой городской улицей. Армин стоял — и не мог отвести взгляд от возвышающейся над домами женщины-титана, от маленькой человеческой фигурки в её руках. Безумный рёв — и она легко, будто не прилагая усилия вовсе, разорвала солдата напополам, со всей силы швырнула об землю. Разодранное тело рухнуло неподалёку, размазалось по мостовой кровавой кляксой. Верхняя половина — на левой стороне, нижняя — на правой. Между ними — розовато-багровая дорожка вывалившихся внутренностей. Армин приближался к телу на негнущихся ногах: он уже знал, чьи глаза будут смотреть на него с остатков треснувшего, залитого мозгами и кровью лица.