София Серебрянская - Аромат гниющих лилий [СИ]

Армин не ответил — лишь потянулся к нему, прижался к спине, крепко обхватил плечи. Эрен нашёл в себе силы ободряюще улыбнуться, гоня невесть откуда возникшую дрожь. Он таскал лучшего друга на спине когда-то в детстве, когда Армину случилось подвернуть ногу — и хорошо запомнил, каким тяжёлым показался вроде бы мелкий мальчишка. Сейчас же — слишком легко. Пугающе легко.

Он предпочёл бы унести Армина как можно дальше отсюда, в те части города, куда не добирается липкий запах чёртовых лилий. Чтобы друг тоже вспомнил, как пахнет живой воздух, не отравленный мерзкой вонью. Но мог лишь вынести на свет, туда, где «аромат» был ещё сильнее.

По крайней мере, здесь светло.

Армин щурился, отводил взгляд — за время, проведённое в полумраке общей палаты, он успел забыть, сколь ярким и беспощадным бывает солнечный свет. Тощие, отдающие синевой руки с силой цеплялись за плечи, и постепенно уходило ощущение лёгкости. Странно — уставать и одновременно чувствовать облегчение. Так забываешь, сколь беззащитен сейчас тот, кого он так хотел защищать.

— Эрен, тебе когда-нибудь снились кошмары?

Вопрос прозвучал неожиданно в звенящей, жаркой тишине. Эрен растерянно покосился на друга, не зная, что ответить. Ему вообще не снились сны — почти никогда, может, только пару-тройку раз. Обычно он проваливался в сон, как в бесконечную черноту, и порой казалось, будто между засыпанием и пробуждением не минуло ни единой секунды. Но, если вспомнить пресловутые исключения…

— Иногда бывает.

Армин прижался щекой к плечу. Дрожь — мелкая, едва ощутимая. Эрен закусил губу. Больше всего на свете он ненавидел чувствовать себя беспомощным. Титаны материальны; пусть с трудом, но с ними можно разделаться. По крайней мере, в это он верил. А как бороться со страхом, который невозможно схватить и разорвать надвое, растоптать, проткнуть мечом? Особенно если это не твой собственный страх.

— Я не помню, когда в последний раз спал. Не хочу снова видеть смерть. Мою смерть. Каждый раз по-разному, но всегда конец один и тот же.

— Ну, конец у всех один и тот же, — Эрен попытался усмехнуться, но вышло невесело. — Просто кто-то подыхает в постели, а кого-то сжирают титаны.

Армин дёрнулся, словно от удара, и Эрен сообразил, что сморозил очередную глупость. Армин никогда не вёл себя так. Словно каждое слово не улетало в воздух, а вонзалось в обнажённые нервы.

— Эй, я ни на что не намекал.

— Я здраво оцениваю свои перспективы, — слишком серьёзный голос, чёткие, режущие слова. — Либо я стану обузой для тебя и остальных, либо умру.

— А варианта, что ты не так уж бесполезен, у тебя нет?! — Эрен почти злился; хотелось повернуться, посмотреть другу в глаза. — Мозги-то тебе не откусили! В конце концов, на инвалидной коляске ты сможешь передвигаться сам — ты же можешь сидеть? Так что «подыхать в постели» — точно не про тебя. У тебя будет жизнь — нормальная жизнь, так что нечего раскисать.

Эрен замолчал, переводя дыхание. Он не ждал ответа. Армин зажмурился, устало выдохнул.

— Я не увижу мир за стенами.

Покачивались на ветру густые гроздья пахучей сирени. Солнце спряталось за облаком, и стало чуть темнее.

— Увидишь. Там же не обязательно ходить пешком. В конце концов, пристроишься в телеге. А если где-то будет не проехать — я просто тебя потащу.

Ведь они сражались с титанами ради мира за стенами — неведомого и потому прекрасного. Порой Эрену казалось: Армин забыл, оставил себе лишь усталость и стремление одолеть титанов. Нет. Помнит.

В глубине сада скрывалась старая каменная скамья, где Эрен осторожно пристроил лучшего друга: сколько ни говори о лёгкости, а спина явно имела насчёт переноски людей совсем другое мнение. Сам он сел рядом, запрокидывая голову и вглядываясь в пронзительно-голубое небо с редкими обрывками облаков. Смотрел — и успокаивающе сжимал дрожащую ладонь Армина, сжимал неосознанно, не задумываясь о том, положено ли так успокаивать или нет.

— Эрен… — едва начав говорить, он осёкся, будто разом растерял заготовленные слова и теперь мучительно пытался их вспомнить. Эрен ждал. Ему казалось — сейчас он услышит что-то важное, слишком сильно вцепились в руку бледные пальцы, слишком умоляюще смотрели голубые глаза — совсем близко, стоит только наклониться, и столкнёшься лбами. На губах застыл слабый отголосок чужого дыхания. Они сближались — медленно, сами того не замечая, гипнотизируя друг друга взглядом. Армин облизнул пересохшие губы и шепнул:

— Ненавижу лилии.

Снова кончились слова. Наверное, им тоже не нравится запах лилий и сирени, вот и разбегаются во все стороны. Они снова молчали, но прежнее напряжение постепенно развеивалось. Может, таяло на солнце, как кусок брошенного на сковородку масла.

Эрен смутно понимал, что происходит: голова кружилась то ли от резкого цветочного запаха, то ли от искусанных губ, слабо соприкоснувшихся с его собственными. Он часто представлял себе свой будущий первый поцелуй, но никогда — как неуверенное соприкосновение губ, больше похожее на отчаянный крик о помощи.

«Ты мне нужен».

— Армин, я думаю, тебе стоит знать правду.

Такое начало разговора всегда настораживает. В какой-то степени — даже пугает. Разве станут так серьёзно смотреть, собираясь сообщить хорошую новость? Эрен сидит рядом и любуется на потолок, пол, стены, лишь бы даже случайно не встретиться взглядами.

— Я хочу поговорить… ну, о том, что случилось в саду. Ты понимаешь, о чём я, да? В общем… об этом.

Его голос звучит неуверенно, дрожит при каждом новом слове. Эрен — не оратор, это уж точно. Армин привстаёт, опираясь на локоть, пытается заглянуть в глаза — и друг детства отворачивается, жмурится, губы кривятся в неловком подобии улыбки.

— Ты поймёшь. Мы… мы ведь друзья, так что надеюсь, поймёшь. В общем… не делай так больше, пожалуйста.

Сердце, до того колотившееся слишком быстро, замирает так резко, что перехватывает дыхание. Кажется — вовсе остановится. Всё правильно. Ошибка. Просто ошибка. Нужно собраться с силами, понять. Армин никогда не считал себя идиотом, так почему позволил надеяться на что-то? Нужно улыбнуться в ответ, сказать что-нибудь дружеское, нужно…

— Тебе было неприятно?

Слова вырываются сами, пусть и хочется зашить себе рот, поймать их в воздухе и затолкать обратно в глотку. Пусть даже подавиться ими и задохнуться. Замолчать, пока ещё можно обратить всё в шутку. Пока они ещё могут остаться друзьями.

— Неприятно?.. Чёрт возьми, это было попросту мерзко! — Эрен скривился, будто его неожиданно затошнило, и тут же торопливо натянул прежнюю напряжённую улыбку. — Я… извини… я хотел сказать, что мне никогда не нравились парни. Я думал, ты тоже нормальный, а не долбанный извращенец.