Джо Уолтон - Клык и коготь [litres]

– Нет, – сказала Селендра. – Я никогда не была. Сначала я была еще слишком мала, а потом отец уже был слишком стар.

Фелин глядела на снег, чтобы не показывать следы старой обиды, которая могла быть в ее глазах. Благородна обещала ей сезон в Ириете, когда она еще была в драконицах, – чтобы немного утешить после истории с Шером. Этот столичный сезон откладывался то по одной, то по другой причине, а потом появился Пенн, и она вышла за него, так и не повидав столицу.

– Думаю, что провести какое-то время в столице – это как раз то, что тебе нужно, – сказала Благородна. – Я уже давно хотела поговорить с тобой, Селендра. Я знаю, что ты разумная драконица, потому что отвергла глупое предложение моего сына, что он сделал тебе недавно. Я рада, что ты понимаешь, что это было бы невозможно. В Ириете ты могла бы встретить кого-то, кто подходит тебе гораздо больше. Если ты обещаешь мне, что и в дальнейшем будешь так же благоразумна, я приглашу вас с Фелин после остановиться в нашем городском доме в столице на месяц или два.

Фелин знала, что это невозможно, поэтому сразу отвергла предложение.

– Я не смогу оставить драгонетов на такое время, – быстро сказала она.

Фелин смотрела на Благородную, которая держалась, как обычно, уверенно, несмотря на нелепую шляпу. Она наблюдала, как выражение ее морды менялось, и, только когда пауза слишком уж затянулась, повернулась к золовке.

Селендра раскалилась от ярости почти добела. Ее фиалковые глаза вращались так, будто собирались вылететь из орбит.

– Вы имеете в виду, – спросила она, – что подобно тому, как мой отец был недостаточно хорош, чтобы упоминать о нем в приличном обществе, так же и я недостаточно хороша для вашего сына?

Фелин моргнула. Всего несколько взмахов крыльями тому назад Селендра уверяла ее, что для нее выйти замуж за Шера – немыслимо.

– Я говорю, что мир, в котором мы живем, это светское общество, и, как бы ты мне ни нравилась, а также твой брат и твоя невестка, ты должна понимать, что драконица, воспитанная так, как ты, не была бы подходящей женой для такого Благородного Лорда, как мой сын, – сказала Благородна ровным голосом. – Кто ты такая, чтобы стать Благородной Бенанди и управлять огромным поместьем?

– Вы… – Селендра остановилась. – Мне вас жаль, – сказала она с достоинством.

– Так ты не собираешься оставить моего сына в покое? – спросила Благородна.

– Вы не вправе просить об этом меня или его, – сказала Селендра, показывая зубы.

– Селендра… – начала Фелин примиряюще, не зная, как продолжить.

– Я отправляюсь домой, – резко сказала Селендра и полетела в направлении приходского дома, оставляя золотой отсвет на белом снегу и двух старших драконш, глядящих ей вслед.

– Я прошу прощения, – сказала Фелин через мгновение. – Она очень эмоциональна сейчас, после потери отца, а теперь еще и сестры.

– Для меня не было бы лучшей невестки, чем ты, Фелин, и я сглупила, не выбрав тебя, когда была такая возможность, – сказала Благородна, все еще глядя вслед Селендре.

Фелин бы с радостью укусила ее, но смогла рассмеяться вместо этого.

– Прошлогодний снег не вернешь, – сказала она, прибегнув к спасительной пословице.

Благородна только покачала головой.

Селендра удалилась в свою спальню и никого не впускала. Фелин, которая зашла к ней после возвращения домой, она сказала, что хочет немного побыть одна. Пенну, который и не настаивал, она сказала, что у нее небольшое дамское недомогание и ей надо полежать на золоте. Эймер, которую обеспокоенная Фелин прислала с подношением ее любимых пресервов и пива, она сказала, что не больна, а сердита, и потребовала немедленной и тщательной полировки.

Утром она вышла к завтраку в своем лучшем виде. Каждая пластина чешуи была отполирована дочиста и сияла золотом. Голову она с большим вкусом украсила новой шляпой, к которой приладила найденную в пещере цепочку, мерцающую самоцветами. В тени полей шляпы глаза ее будто потемнели до цвета аметиста. Пенн, погруженный в собственные переживания, ничего не заметил, а Фелин оценила, но не посмела ничего сказать в его присутствии. Съела Селендра всего несколько сморщенных пепинок, не желая замарать чешую кровью. После завтрака она уселась дожидаться, когда за ней придет Шер.

Сказать по правде, она никогда еще не была так сердита за всю свою жизнь. Долгие часы, проведенные в размышлениях в темноте, не успокоили ее. Она припомнила все, что Благородна когда-либо ей говорила, начиная с того самого первого оскорбления памяти ее отца. Ни одного доброго слова, – думала она, – один только эгоизм. Она вспоминала и о словах, сказанных той Фелин, бездумно и бессмысленно жестоких. Как у Благородной мог появиться такой сын, как Шер, добрый и внимательный, оценивающий драконов по их достоинствам? Она была слишком неопытна, чтобы понимать, что Шер формировал себя наперекор матери или что он и сам бывал эгоистичен. Шер так хорош, думала она, что Благородна его не заслуживает. Она вспомнила ее слова: «Кто ты такая, чтобы стать Благородной Бенанди?» Вот о чем она заботилась, поняла Селендра, не о благе своего сына или ее поместья, а только о своем имени и положении. Жена сына потеснит ее, поэтому, хоть сыну и требуется жена для продолжения рода Бенанди, она хочет такую, которой можно будет помыкать. Было бы хорошо наказать Благородную – выйти замуж за Шера и не родить детей.

Селендра решила проучить Благородную. Однако даже мысль о том, чтобы навредить при этом Шеру, была невыносима. Полночи она думала. Как бы она ни хотела наказать его мать, выйти за него замуж она не может, если числа, о которых предупреждала Эймер, перед тем, как дать ей зелье, сыграют против нее, а все к тому и шло. К утру у нее сложился план.

Шер прибыл вовремя. Он посмотрел на нее с такой любовью и желанием, что сердце ее растаяло.

Они вылетели из приходского дома в прекрасное чистое утро Глубокозимья. Небо бледно-голубого цвета, казалось, простиралось на миллионы миль над их головами. Снег отражал золотой солнечный свет и будто ластился к изгибам деревьев белой поземкой. Морозец был таким кусачим, что они оба с детской искренней наивностью почти поверили, что этим утром взошло не огненное, а ледяное солнце, – и они были рады, что это Глубокозимье и что огненное солнце зажжется этой ночью снова.

Шер не спросил, куда она хочет лететь. Он почти не разговаривал с ней после того, как предложил следовать за ним. Они летели навстречу ветру и горам. Сухой и морозный воздух щекотал ей горло будто ледяными иголочками. Наконец Шер начал опускаться на высокогорный луг, где летом пасли овец. Она последовала за ним и аккуратно приземлилась, понимая, что под снегом могло скрываться что угодно. Здесь снег лежал глубже, чем в долине, доходя почти до живота.