Джо Уолтон - Клык и коготь [litres]

Себет ненадолго почувствовала себя одним из великих мучеников прошлого, как святой Герин, которой свидетельствовал истину религии, несмотря на риск потерять все земные блага.

– Ты не поняла меня. Я имел в виду, что ты была слишком молода, чтобы я начал учить тебя всему этому, прежде чем тебя похитили, – сухо сказал Высокородный Телсти. – Я уже исповедался моему собственному священнику и исповедаюсь снова, если мне будет даровано время. В нашей семье всегда верили Истинной Церкви, только мы держали это в большом секрете. Твой священник, может быть, и знал, но имена других староверующих не произносят, даже шепотом.

– Это уже больше не является незаконным, – сказала она. – Ты бы мог признаться в своей вере публично. Всем было бы великим утешением узнать, что Высокородный Лорд был Истинно Верующим.

– Это больше не является незаконным, потому что те из нас, кто втайне следовал истинными путями веры, добились этого, – сказал он. – Кроме того, законно это или нет, осмелишься ли ты, будучи клерком, заявить об этом публично? – Его глаза стали будто ярче. – Ты моя дочь и моя истинная наследница, – сказал он. – Если хочешь жить открыто в Истинной Вере, сделай это, но сначала посоветуйся со священниками. Они мне рекомендовали молчать об этом много лет. А теперь скажи им, чтобы позвали моего поверенного. А ты должна поговорить с твоим партнером, с Эйваном.

– Хорошо, – сказала Себет.

– Останься пока здесь, – попросил он. – Не уходи. Я не знаю, сколько мне осталось. Я повидаюсь с поверенным и со священником. Только будь со мной то недолгое время, что мне осталось. Моя дочь. Истинная Телсти, поднявшаяся благодаря своим достоинствам и сама нашедшая Церковь. Ты украсишь ряды Высокородных.

Тут она обняла его без колебаний. Она все еще не знала, предал он ее или нет, но это больше не имело значения.

– Я останусь с тобой до конца, – сказала она.

Проведя три дня запертой в своей комнате без пищи и воды, Эйнар готова была признать что угодно и согласиться с чем угодно. Ее зрение начало угасать. У нее больше не было сил кричать. Ее золото было с ней, и оно давало утешение, когда она лежала на нем или перебирала его в темноте. Беренда умерла на этом золоте, и я умру, думала она, и виновником обеих смертей станет Даверак. Она всем сердцем молила богов о помощи. Она думала о Лондавере и о Селендре. Она молилась за душу Ламит. Она гадала, выпустит ли ее Даверак для появления в суде, или она уже будет мертва к тому времени. Она понятия не имела, сколько времени прошло.

Поскольку Пенну и Шеру было сказано, что ее недомогание было легким, они удивились, не встретив ее на обеде.

– Ее служанка присматривает за ней в ее комнате, – сказал Даверак.

К облегчению Пена, Фрелта к обеду тоже не было.

– Он пошел к вечерней службе в Куполе с Преподобной Телсти, – объяснил Даверак. Он провел их сразу в столовую, где им подали свинью сомнительной свежести.

– Будет ли Эйнар в состоянии свидетельствовать? – спросил Шер, стараясь сдержать рвотные позывы от сладкого запаха мяса, которое умерло несколько дней назад. Пенн, вне себя от волнения, не мог ни есть, ни говорить.

– Уверен, что сможет, – сказал Даверак. – Я хочу поговорить с ней сегодня попозже об этом.

– Суд примет свидетельство врача о нездоровье, – сказал Шер. Ему показалось, что Даверак сам выглядит не очень здоровым, полным нервического возбуждения.

– Я не приглашал доктора, – сказал он. – Все не так плохо.

– Болеть четыре дня подряд совсем непохоже на Эйнар, – сказал Пенн с нажимом. – Я сам загляну к ней позже.

– В этом нет нужды, вы только побеспокоите ее, – сказал Даверак.

– Завтра мы ее увидим в любом случае, – сказал Шер, решив, что сейчас лучше не раздражать Даверака. – Мы должны поговорить с вами о деле.

– Здесь не о чем говорить. – Даверак выпустил когти. – Я вчера уже вам объяснил. Эйван нападает на меня, нападает на мои абсолютно оправданные действия. Если он не считал их оправданными, как вы мне тогда возражали, Пенн, ему бы следовало тоже заявить об этом прямо тогда или сказать мне что-то позже.

– Похоже, ему удалось серьезно вывести вас из себя, – сказал Шер, пытаясь говорить сочувствующим тоном.

– Он нарушил мой покой, возможно, довел мою жену до смерти от беспокойства, – сказал Даверак. – Прежде чем все это началось, я был спокойным и довольным драконом, хозяйничал в своем поместье, наслаждался в сезон Ириетом, видел, как прибывает моя семья. Теперь я весь – один клубок нервов.

– Из-за такой мелочи, в сущности, – сказал Шер утешающе.

– Это не мелочь, – отрезал Даверак, брызгая свиной кровью с челюстей. – Это подвергает сомнениям мою честность. Я не допущу, чтобы обо мне такое говорили.

– Ну, мы не оправдываем эти слова, – сказал Шер. – Мы просто хотим, чтобы вы согласились не вызывать Пенна.

– Но свидетельство Пенна – ключевое, – сказал Даверак, глядя на Пенна, который не прикоснулся к своему мясу. – Пенн был у смертного ложа отца. Пенн может нам сказать, что тогда говорил его отец.

– Если Пенн это сделает, его карьера и перспективы будут разрушены и он будет опозорен, – сказал Шер.

Даверак как будто не сразу это услышал, наступила тишина, и все трое молчали.

– Мне жаль это слышать, – сказал Даверак через мгновение.

– Вы ведь не хотите, чтобы ваш шурин, дядя ваших драгонетов, был опозорен и вышвырнут из Церкви? – спросил Шер.

Пенн опустил глаза, и слышно было, как скрежещут его зубы.

Даверак нахмурился.

– Но почему он будет опозорен?

– Потому что я принял исповедь моего отца на его смертном ложе и дал ему отпущение, – сказал Пенн очень тихо. – Они назовут меня старовером и отвергнут.

– А обязательно говорить им? – спросил Даверак.

Шер и Пенн посмотрели друг на друга расширенными глазами.

– Простите, что вы сказали? – спросил Шер.

– Зачем это упоминать? Почему бы просто не сказать им, что Эйван не прав, что это не то, что ваш отец имел в виду?

– Я не могу солгать, Даверак, – сказал Пенн. – Даже если бы я умел так откровенно лгать, я буду под присягой. Они спросят меня, что в точности сказал мой отец. Это будет лжесвидетельством.

– Никто же не узнает, – сказал Даверак.

Кусок мяса из пасти Шера выпал на землю.

– Я думаю, что нам надо повидать Эйнар и уходить, – сказал Пенн, стараясь контролировать свой голос.

– Вы же не думаете, что лучше быть опозоренным, чем солгать? – сказал Даверак вкрадчиво.

– Любой дракон в здравом уме не сделал бы этого, – сказал Шер. – А теперь мы уходим, но сначала отведите нас к Эйнар.

– Это невозможно, – сказал Даверак, недовольно вращая глазами.

– Почему нет? – спросил Пенн, нахмурившись.