Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

— Не знаю, — развёл руками Пётр. — Думаю, очень опасно.

Свисток неожиданно выгнулся подковой, так, что его передние губы очутились как раз напротив задних.

— Фью! — свистнули передние губы.

— Фью-фью, — ответили задние.

— Фью-фью-фью? — настаивали передние.

— Фьюить! — решительно заявили задние, и хвостовая часть Свистка опустилась, со стуком коснувшись пола медными лапками.

— Занятно, — задумчиво сказал Свисток. — А что ещё, кроме смертельной опасности, поджидает нас в этом путешествии?

— Тайна, — сказал Пётр.

— Вот это по мне! — бодро заявил Свисток и весело присвистнул. — Тайна! Где бабушка Дуся прячет земляничное варенье? Решено! Мы немедленно отправляемся в путь! За мной! Вперёд!

И он решительно направился к открытой двери, слаженно топоча своими ножками, — сначала шестью левыми, потом шестью правыми, потом опять левыми, и так далее. Пётр шагнул было следом, но спохватился.

— Постой, — сказал он. — Через дверь… как-то… На выходе охранник, дядя Дима, да и в коридоре… Мало ли на кого мы наткнёмся?

Свисток отчётливо, как на плацу, повернулся кругом и замер, тараща на Петра круглые бусинки глаз.

— Да, — сказал он, — действительно. Охранник… Ну, охранник, это ладно. Но вот кошка… А что, нам надо наружу, на улицу?

— В парк, — уточнил Пётр.

— У-у-у, — загрустил Свисток, — в парк… А паук как же?

— Какой паук? — спросил Пётр.

Он знал какой.

— А фиолетовый, — сказал Свисток. — Большой такой, в жёлтую крапинку… Пироги с вареньем любит.

— А, — сказал Пётр, — этот… Даже не знаю, что тебе ответить. Не понимаю, откуда он взялся. Я, помнится, хотел наколдовать как раз пирог с яблочным повидлом, а получился почему-то паук, который такими пирогами питается… Ты не знаешь, с чего бы это?

— Ну, это… того… — засмущался Свисток. — Это, как его… Да ладно! Уже и пошутить нельзя! Ты шуток, что ли, не понимаешь?

— Я-то понимаю, — заверил его Пётр. — Но вот пауки, насколько мне известно, полностью лишены чувства юмора. А у тебя как раз цвет такой… золотистый. Знаешь, как у яблочного повидла. Ну просто точь-в-точь.

— Но-но! — испуганно сказал Свисток и попятился поближе к двери в ванную. — Забыл Дисциплинарное Уложение? Ты несёшь за меня полную ответственность! За все мои дела и поступки, а также за все мыслимые и немыслимые последствия…

— Да какие там последствия, — мстительно сказал Пётр. — Подумаешь, беглый волшебный паук проглотил беглый волшебный свисток. Будет фиолетовый паук со свистком, только и всего. И потом паук — это не моя работа, а твоя. Это ты несёшь ответственность за все его дела и поступки. Сначала он тебя слопает, а потом ты за это будешь отвечать. Здорово, правда?

— Это кому как, — пробормотал Свисток.

Его медный блеск заметно потускнел, и Пётр подумал, что так, наверное, бледнеют медные свистки. Ему стало жаль этого болтуна, да и время не стояло на месте — башенные часы в актовом зале как раз начали бить полночь.

— Ладно, — великодушно сказал Пётр, — полезай ко мне в карман.

— А паук? — осторожно спросил Свисток.

— Паука я беру на себя, — ответил Пётр. — Тем более что его никто не видел уже целых полгода.

— Меня поджидает, — уверенно сказал Свисток. — Затаился где-нибудь в кустах и ждёт. Знаю я этих пучеглазых, мохноногих…

— Никто тебя не неволит, — сказал ему Пётр. — Можешь отправляться обратно в ящик.

— Друг называется, — заметил Свисток.

Пётр промолчал, поняв, что в противном случае они будут разговаривать до самого утра, по-прежнему стоя на месте. Свисток задумчиво почесал лапкой затылок — вернее, место позади глаз, вздохнул с присвистом и решительно начал карабкаться по штанине Петра. Пётр наклонился, подхватил его и посадил в карман. Свисток немного повозился там, устраиваясь поудобнее и покалывая Петра сквозь ткань брюк медными лапками, а потом затих. Пётр запустил в карман руку и осторожно потрогал его. Свисток был как свисток — металлическая штуковина, формой напоминавшая то ли улитку, то ли боцманскую дудку.

— Тебе удобно? — спросил Пётр.

— Сойдёт, — приглушённо послышалось из кармана. — Не «Хилтон», конечно, но для сельской местности сойдёт.

Пётр невольно улыбнулся, несмотря на снедавшие его тревогу и нетерпение. Часы в актовом зале хрипло ударили в последний раз и замолчали. Наступила полночь — время, когда на старой графской фабрике сами собой творились странные и жутковатые вещи. По ночам в школе действительно бывало страшновато. Несколько десятков наделённых магическими способностями мальчишек и девчонок вместе с преподавателями и воспитателями создавали такое напряжение психодинамического поля, что привидения буквально лезли из стен, как лезут из клумбы дождевые черви после сильного ливня. Здесь можно было встретить полупрозрачных дам в кружевах и кринолинах, блестящих гвардейских офицеров, сквозь которых виднелись стены и окна, тучных царедворцев, увешанных колючими звёздами орденов и с головы до ног перевитых лентами, а также нежить помельче — заблудившихся домовых, русалок из соседнего озера, растерянных леших, которые до сих пор не могли понять, куда подевались росшие здесь в незапамятные времена леса, и прочую чепуху в этом же роде. Однажды ночью Петра остановил по дороге в туалет бледный призрак в потёртой кожаной тужурке, хромовых галифе и пыльной будёновке с синей кавалерийской звездой во лбу. Бренча шпорами, скрипя засаленной кожей и стуча ножнами сабли о деревянную кобуру маузера, призрак поинтересовался, сколько лет назад победила Мировая революция. Пётр не нашёлся с ответом. Врать ему не хотелось, а огорчать несчастное привидение не хотелось ещё больше. От растерянности он осенил привидение крестным знамением и бросился бежать, не дожидаясь, пока оно рассеется. Привидение, однако, и не подумало рассеиваться: обозвав Петра поповским прихвостнем и мракобесом, оно выхватило саблю, прорубило дыру в стене и скрылось в неизвестном направлении. Между прочим, дыру потом заделывали целую неделю, а Пётр всю эту неделю думал, как хорошо, что у привидения не оказалось при себе трёхдюймовой пушки…

Словом, по ночам не территории бывшего графского поместья иногда бывало жутковато, и Пётр вынужден был отдать должное отваге Волшебного Свистка, который рискнул после наступления темноты в одиночку бродить по скупо освещённым сводчатым коридорам, волоча на себе украденный в учительской Большой Ключ. За это ему можно было простить многое: и излишнюю болтливость, и откровенное самодовольство, и не слишком умную шутку с фиолетовым пауком, и многое, многое другое. По крайней мере, одушевлённый Петром предмет оказался верным товарищем и весёлым, жизнерадостным существом. Он был рад своему одушевлению, а значит, хоть в чём-то Пётр не ошибся и кое-какие из мыслимых и немыслимых последствий одушевления ему всё-таки удалось предугадать.