Хаген Альварсон - Волки и вепри [СИ]

— Хочешь разграбить Маг Эри, пока основные силы конунга будут сражаться в Глен Мор или ещё где? — уточнил Арнульф. — А у тебя морда не треснет — столько жрать?

— А ты погляди, какой он тощий, — засмеялся Крак. — Это от того, что голодный. Лемминги всегда голодны, куда там волкам да вепрям, страшное дело! Верно, Куробой?

«Куробой» не ответил, просто кивнул, разбрасывая пепел из трубки, как маленький гейзер.

— Да и почему же только Маг Эри? — продолжал Крак, почёсывая бороду. — Коли подойти к делу с умом, успеем наведаться и в Маг Арта, и в Форналанд, и вот сюда, в Тир-на-Морх. А станет горячо, — негромко хохотнул, оскалившись, — уйдём по рекам, а потом пусть ищут ветра в Восточном море, презренные!

— Ну хорошо, — с сомнением качнул головой Арнульф и вдруг подался вперёд, уперев руки в стол и нависая над картой, над стаей, словно орёл на утёсе, озирающий долину. — Хорошо, мои многомудрые герои. Зачем же тогда вам понадобился ваш старый вожак?

Многомудрые герои, вчерашние беззубые щенки, вечные чужаки и скитальцы, переглянулись. Не смели поднять глаз на сэконунга. Не смели встретиться со взглядом седого орла. Даже Хравен Увесон, могучий чародей, не робевший перед земными владыками. Боялись ли гнева Орлиного волка? Нет. Боялись ли оскорбить его, старика, одной ногой ступившего в пламя погребального костра? О да, боялись — и не смели себе в том признаться.

А Хаген не боялся. Он не хуже многих играл в тэфли и знал, что иногда надо выводить в первые ряды белого конунга, играть им, пусть даже это такой славный конунг, как Арнульф Седой.

— А сам-то как думаешь, Иварсон? — юноша бесстрастно улыбался в лицо морского короля, не выпуская изо рта дымящей трубки, сложив руки на груди. — Верно ты сказал, что у меня морда треснет — разевать пасть на такого вепря. У всех у нас треснет. У всех, кроме тебя. Ты — герой Севера, ты живая легенда, нравится тебе то или нет, и люди пойдут за тобой в огонь и лёд. А нам для нашего дела нужны люди. Много людей. И не только юных героев с горячими головами, но и матёрых волков сражений, хладнокровных, инисторёбрых. До сих пор у нас было знамя с чёрным вороном, но теперь нам нужен стяг с седым орлом. Ты станешь нашим стягом. Молви нелживо, по нраву ль тебе это?

Три удара сердца старик молчал. А затем зашёлся в хриплом задорном хохоте.

— О жестокосердый юнец! — хмурился Арнульф, грозя Хагену пальцем, точно дедушка — внуку-шалопаю, краснея от смеха. — Как ты дерзнул сравнивать меня с останками святош, на которые проповедники ловят паству, точно на наживку?! Тем более, что я пока жив… да, потешил, потешил, вот уж спасибо. К чему это я? — Седой убрал пряди со лба, сел, откинулся на спинку плетёного кресла. — А вот к чему, друзья. Замысел ваш хорош, я сам во время былое проворачивал подобные дела. Надо, конечно, много уточнить, довести до ума, но время терпит. Всё упирается в средства. Вы до сих пор ходите на Краковой «Старухе»? Помнится мне, «Аургельмир» отошёл Орму Белому, с клабатером и прочей ватагой.

— Средства есть, — заверил Хродгар. — Мы тут разжились блеском огня курганов…

— Уж скорее нагрудными пряжками Фрейи, — подмигнул Седой, — Фрейи Коллинга, если не ошибаюсь. О да, друзья мои, я всё знаю, не надо делать такие большие глаза. Слухи обогнали вас на пару дней. Эх, жаль, меня там не было! Сколько у вас имеется?

— А сколько у нас имеется? — спросил Хродгар. — А, Лейф Казначей?

— Чуть меньше трёх тысяч гульденов, — ответствовал Кривой Нос.

— Эрлингова борода! — присвистнул Арнульф. — На что вам этот поход, разделите деньги да прогуляйте, как положено! Не назову я вас разумными, коль не поступите так.

Викинги переглянулись и засмеялись. Торкель сказал:

— Эрлинг мне свидетель, я предлагал сделать, как ты говоришь, но эти… гхм… возомнили себя волками да вепрями. Мы же, собственно, затем и отправились в Гримсаль, чтобы добыть денег для этого похода.

— Как-то у вас всё через жопу получилось, — заметил Арнульф.

— Все девять миров получились через жопу, — проворчал Хаген. — Не надобно много ума, отваги и чести — поделить добычу по пятьсот гульденов на брата да спустить на пиво и шлюх. Но тот не зовётся викингом, кому без надобности ум, отвага и честь, не так ли? К тому же, думается мне, в Эйреде каждый из нас получит столько серебра, сколько в жизни не видал. Это не считая бесценной славы, разумеется.

— В Эрвингарде мы взяли… сколько? — поддержал хозяйственный Лейф. — Сорок тысяч гульденов? А представь, сколько таких Эрвингардов по всему Маг Эри!

— Нет, у вас точно морды треснут, — со смехом покачал головой Арнульф.

— А кстати, — Хаген не сдержал зевок, быстро сделал вид, что приложился к чарке, потёр переносицу, — что это за гости, ради которых ты приоделся?

— Ведомо кто, — насмешливо бросил Арнульф. — Рагнвальд Жестокий и Унферт Алмарец. Их ко мне прислал Орм Белый. Видать, прийти самолично счёл ниже своего достоинства.

И, глядя на удивлённые лица викингов, пояснил:

— Я тоже не сидел, сложив крылья. Получил вашу весточку, прикинул клюв к ветру и предпринял кое-какие меры. Так что, коли всё сложится удачно, с нами на китовую тропу отправится не меньше пятисот бойцов на десяти судах. Но, — добавил Седой, — никак не больше тысячи.

— Мать моя хекса, — пробормотал Бьярки сквозь дрёму.

Арнульф Иварсон жил на Эйковом Дворе, у самого подножья горы Фленнскалленберг. Собственно, не на самом дворе, не за оградой хутора, а рядышком: там стоял какой-то сарай, Арнульф же купил его, приказал снести и построить крепкую тёплую хижину. С очагом, новомодной печной трубой, застеклёнными окнами, отхожим местом за перегородкой, чтобы и не пахло, и зад зимой не морозить, — короче говоря, со всем, чем положено. На деньги, которые остались у него после похода на Эрсей, он мог бы купить весь хутор, но Эйк Эйкинг и кьяру Керима не продал бы свой двор, да и сарай у ограды уступил неохотно.

Рассчитывал, что старик скоро отправится к предкам, а замечательное жильё присовокупится к имуществу рода Эйкингов. Тем более, что под старым дубом подрастают дубки молодые, скоро обзаведутся своими липами льна — новый домишко не помешает.

На Эйковом Дворе, как и на всяком большом хуторе, было полно народу. Родичи-одальманы, домочадцы, хусманы, рабы, вольноотпущенники, ближняя и дальняя родня, всякие гости — короче, всё как у людей. Днём спорилась работа, вечерами кипели гулянки. Стар был Арнульф — бегать за грудастыми куропатками в святую рощицу на склоне горы, работать даже не пытался: мало что умел делать из того, что потребно в хозяйстве, да и гордость викинга не позволяла; а ещё не было нужды. Вовсе. Морской король жил не подаянием, а всходами ратных трудов, золотым и серебряным зерном, политым кровью. Говорили, у него в сундуках больше монет, чем листьев на старом дубе, росшем посреди усадьбы, но проверить никто не осмелился.