Андрей Вольмарко - После дождя (СИ)

Однако в доме было тихо. И это было главным.

— Каэрта? — прошептал юстициар, осторожно гладя её волосы.

— М? — лекарша даже не открыла глаза, находясь в полудрёме.

— Какой яд может вызвать быстрый процесс гниения?

На мгновение ему показалось, что она ему не ответит. А потом произошло сразу несколько вещей.

Ему захотелось чихнуть. По стеклу вновь забарабанил дождь. Каэрта заплакала.

— Зачем… Зачем ты спрашиваешь это прямо сейчас?! — сдавленно рыдая у него на груди, спросила она. Она подтянула ноги к животу и свернулась на нём маленьким, плачущим комочком.

Он слишком долго был с Каэртой, чтобы обратить внимание на её слова внимания больше, чем стоило. Он знал, что в таких случаях надо делать.

Говорить правду.

Он обхватил её руками за плечи, притянул к себе и, поцеловав в нос, прошептал:

— Прости меня… Ты прекрасно знаешь, что я такое, Каэрта. Ты — единственное, что есть у меня в этом проклятом месте, из которого я даже не могу уйти. Этот город держит меня крепче, чем любой капкан. Он поменял меня, забрал так много и не дал взамен ничего. Но я всё так же не могу покинуть его, ненавидя всем сердцем, — он замолчал, выдерживая паузу.

В его голове металась лишь одна негодующая мысль.

«Что за хрень я несу?»

— И я не могу сказать, что теперь моя душа — душа в полном смысле этого слова, — через силу продолжил он. — И ты — единственное, что отличает меня от мертвеца. Но иногда эти различия… Ты знаешь.

— Я знаю, Баэльт, — прошептала она, прижимаясь к нему сильнее. — Знаю.

Он сильно прижал её к себе.

Всё- таки хорошо, что она у него была.

— Тебе стоит поспать, — прошептал он ей, стараясь придать своим нелепым поглаживаниям хотя бы вид ласки. — Ты очень устала. Как всегда. Спи. А поговорим мы утром.

— Утром тебя уже не будет тут, — тихо проговорила она. — Ты спал весь день не для того, чтобы завтра играть роль счастливого мужа.

Она была права.

— Поэтому лучше спрашивай, что тебе нужно. Только, — она всхлипнула, — в этот раз уйди, пожалуйста, когда я засну.

— Обещаю, что послезавтра приду снова. Мы пробудем целый день, — он лгал без запинки. — От восхода до восхода.

— Да- да, — вяло проговорила она, мило зевая. — Давай, спрашивай уже, врун.

Он слегка улыбнулся. Впервые за долгое время.

Наконец, он может перейти к делу.

— Яд, — напомнил он.

— А, да, — Каэрта тихо всхлипнула, но он вновь прижал её к себе. Чуть помолчав, она заговорила. — Конечно, таких ядов полно. Сколько длился период разложения?

— Максимум — три часа.

— Похоже на «укус василиска». Довольно дорогая вещь, — она вновь вздрогнула, и Баэльт не смог сдержать раздражённого вздоха. — Его обычно используют, чтобы отложено, но мучительно убить. Иногда — для пыток. Но тут нужно успеть с противоядием. Во что ты уже впутался, а?

— Просто новое дело, — проговорил он, гладя её по голову. — Ничего особенного.

Дорогой яд. Жестокая, показательная расправа, которая не была необходима после яда. Отсутствие подозреваемых, причастность которых не была бы признаком крайнего идиотизма этих самых подозреваемых.

Да. Ничего особенного, скривился Баэльт.

Либо всё это — последствия одной ошибки, либо какая- то сложная игра.

Ошибка. Ха. Вряд ли люди, позволившие себе убить Рибура, могли позволить себе ещё и ошибку!

Когда- то всё было проще. Его гоняли по всему городу с делами, самым сложным из которых было вычисление убийцы- идиота. А тут…

Он уже видел такую работу. Так работать могли только два типа людей: либо опытный, осторожный и хитрый преступник, либо же человек, увлечённый насилием.

Баэльт искренне надеялся, что это просто садист.

Правда, всегда оставался вариант с идиотом. Никогда не стоит сбрасывать идиотов со счетов.

Стук дождя умиротворял его. У него на груди покоилась спящая Каэрта, мирно вздыхающая во сне. Он отдыхал.

И это было ему отвратительно. Он ощутил почти физическую тягу вскочить, одеться и выйти на улицу, под ледяной дождь, под колючий ветер, ко всем неприятным ночным обитателям улиц.

Здесь, в уюте и тепле, он чувствовал себя неуютно. Неуместно расслабленным.

Осторожно вылезая из- под тёплого тела Каэрты, он глубоко вздохнул.

Почему- то эта вся комедия с лекаркой начинала нравится ему. Конечно, она никогда не станет в его глазах наравне с Тишаей, да, но…

Всё когда- то заканчивается, и всё когда- то начинается. Почему бы и нет?

Он всё равно не был уверен, что почувствовал бы разницу между ними. Всё вокруг стало таким серым. Бессмысленным. Пустым.

И одинаковым.

Смысл имела только лишь работа.

И то, возможно, лишь потому, что из- за неё он делал другим больно.

Он собрал одежду в ворох, снял со стены ремень с ножнами, увенчал всё это шляпой и отправился вниз.

— Будь проклят этот город, будь прокляты фактории, будь прокляты цеха, цехмейстеры, подмастерья… — равнодушно бормотал он себе под нос, одеваясь. Он каждое утро шептал себе под нос эти слова, уже почти ставшие молитвой. Только она постоянно менялась. Когда он работал на стражу, он проклинал не фактории, цеха и всё прилагающееся. Он проклинал простых преступников. Когда он только прибыл сюда, он проклинал всех вокруг. Когда познакомился с Мурмином и начал грабить склады, он проклинал стражу.

Когда он натянул на ногу сапоги, он уже не мог сидеть на месте. На ходу накинув на себя плащ и надев шляпу, он двинулся в сторону окна. Не стоило выходить через дверь — ключа у него до сих пор не было, а оставлять открытой дверь на ночь в Веспреме…

Распахнув окно, он с наслаждением втянул в ноздри свежий, морозный ночной воздух. Дождь тут же полил ему на лицо. Он, слегка скривившись, втиснулся в окно и спрыгнул на мостовую. Темнота уже сгустилась, как и дождь с туманом. Косые струи без пощады хлестали землю, стуча по крышам, водостокам и образовывая целые бурлящие реки на мостовой. А над всем этим почему- то стоял лёгкий туман.

На улице было ни души — купеческий квартал- то стража патрулировала, и никто не хотел попасться им.

— Мрачноглаз, — раздалось сзади.

Мать- перемать, успел подумать Баэльт.

Сердце рванулось из груди, а клинок — из ножен. Он развернулся прежде, чем подумал, что вообще делает. Баэльт направил острие в сторону голоса, и…

И испытал некоторое облегчение.

— Рин, — мрачно поприветствовал он.

— Мрачноглаз, — весело повторили из темноты. — Выходишь через окно — как настоящий любовник!

Баэльт промолчал, пряча клинок в ножны.

Пожалуй, он даже слегка был рад тому, что это был всего лишь Рин.

Всего лишь этот хладнокровный клубок жадности и жестокости.

— Неужели кто- то, наконец, обратил свой взгляд на меня через тебя? — оба они знали, что, если бы кто- то заказал смерть Баэльта, Баэльт был бы уже мёртв.