Джек Вэнс - Сказания умирающей Земли. Том I [publisher: Издательские решения]

«Почему у квадрата больше сторон, чем у треугольника?»

«Как мы сможем видеть, когда погаснет Солнце?»

«Растут ли цветы на дне океана?»

«Кипит ли вода на звездах, когда по ночам идет дождь?»

На что его нетерпеливый родитель отвечал следующим образом:

«Таково правило, опубликованное в „Прагматике“ – квадраты и треугольники вынуждены его соблюдать».

«Нам придется передвигаться на ощупь».

«Я никогда не спускался на дно океана; с этим вопросом следует обратиться к Куратору».

«Вода ни в коем случае не кипит на звездах, потому что звезды гораздо выше туч, из которых идет дождь – звезды реют в безвоздушном пространстве, где влаги недостаточно для образования облаков».

По мере того, как Гайял подрастал, любознательная пустота в его уме, вместо того, чтобы зарасти паутиной привычек и предрассудков, ощущалась все острее и причиняла ему мучительное беспокойство. Гайял спрашивал:

«Почему люди умирают, когда их убивают?»

«Куда пропадает красота, когда она пропадает?»

«Как давно люди живут на Земле?»

«Чтó над небом?»

С трудом сдерживая язвительное раздражение, его родитель ответствовал:

«Смерть – неизбежное следствие жизни; жизнь человеческая подобна воздуху в пузыре. Проткни пузырь – и жизнь истекает из него, испаряется, как бледнеющее воспоминание о ярком сновидении».

«Красота – внешний блеск, которым любовь обманывает глаза любящего. Поэтому можно сказать, что только мозг, не знающий любви, способен смотреть и не видеть красоту».

«Кое-кто считает, что люди вылезли из-под земли, как личинки из трупа. Другие придерживаются того мнения, что первые люди, нуждаясь в месте проживания, создали Землю, пользуясь колдовскими чарами. Кто из них прав? Трудно сказать – вопрос этот осложняется множеством тонкостей и деталей; правильный ответ на него может дать только Куратор».

«Над небом – бесконечная пустота».

Но Гайял продолжал размышлять, предлагая различные объяснения и выдвигая всевозможные предположения – в связи с чем за спиной над ним уже начинали насмехаться. В округе распространялись слухи о том, что глефт посетил мать Гайяла во время родовых схваток и похитил часть его мозга, каковой ущерб он теперь пытался изобретательно восполнить.

Поэтому Гайял стал сторониться общения и бродил по травянистым холмам Сфира в одиночестве. Но ум его непрерывно стремился приобретать новые знания – он жадно впитывал все сведения, какие мог раздобыть, пока отец Гайяла, доведенный до крайности, не отказался наконец выслушивать дальнейшие расспросы, объяснив свое решение тем, что бесконечное удовлетворение любопытства невозможно, так как человечеством уже изучено все, что могло быть изучено, и что лишние бесполезные подробности преданы заслуженному забвению, а того, что осталось, более чем достаточно для любого здравомыслящего человека.

К тому времени Гайяла уже нельзя было назвать ребенком – он превратился в худощавого, пропорционально сложенного юношу с большими ясными глазами, предпочитавшего одеваться строго, но элегантно; о снедавшей его внутренней тревоге свидетельствовали только слегка опущенные уголки плотно сжатого рта.

Выслушав гневную декларацию отца, Гайял сказал: «Еще один единственный вопрос – и я больше не буду тебе докучать».

«Говори! – поспешил согласиться его родитель. – Я отвечу на еще один, последний вопрос!»

«Обсуждая со мной разные вещи, ты нередко ссылался на некоего Куратора. Кто он, и где я мог бы его найти, чтобы утолить жажду знаний?»

Некоторое время отец пристально смотрел на Гайяла, подозревая, что его отпрыск находился на грани сумасшествия. Затем он спокойно произнес: «Куратор охраняет Музей Человека. Согласно древним легендам, музей этот находится в степи Рухнувшей Стены – за горами Фер-Акила, к северу от Асколаиса. Не могу утверждать, что Куратор или его музей все еще существуют; тем не менее, если доверять легендам наших предков, Куратору известно все, что может быть известно. Таким образом, он мог бы дать исчерпывающий ответ на любой, самый головоломный вопрос».

«Я найду Куратора и Музей Человека, – заявил Гайял, – чтобы понять все, что можно понять».

Отец Гайяла терпеливо произнес: «Я подарю тебе моего прекрасного белого коня, мою Безразмерную Ячею, дабы она служила тебе убежищем, и мой Сверкающий Кинжал, рассеивающий ночную тьму. Кроме того, я благословлю избранную тобой тропу, чтобы опасности избегали тебя – в той мере, в какой ты не сойдешь с этой тропы».

С языка Гайяла готовы были сорваться сотни вопросов – в частности, его интересовало, где и каким образом его отец приобрел упомянутые магические средства. Тем не менее, он промолчал и принял отеческие дары: коня, волшебное убежище и кинжал со светящейся сферической головкой рукоятки, а также благословение, предохранявшее от нежелательных случайностей, нередко докучавших путникам на сумрачных тропах Асколаиса.

Оседлав коня и наточив клинок кинжала, Гайял бросил последний взгляд на окрестности старой доброй усадьбы владетеля Сфира и отправился на север, чувствуя, как лакуна в его уме пульсировала, нетерпеливо ожидая заполнения знаниями.

Он переправился через реку Скаум на старой барже, служившей паромом. Так как Гайял временно покинул избранную тропу, находясь на пароме, перевозчик, завидовавший роскошным пожиткам молодого человека, решил огреть его дубинкой по голове и ограбить. Гайял, однако, предугадал намерение паромщика и отразил удар, после чего отправил мерзавца пинком за борт, в глубокие мутные воды Скаума. Тот захлебнулся и утонул.

Взобравшись на северный берег реки, Гайял увидел впереди Порфироносный обрыв, а за ним – темные силуэты тополей и белые колонны Кайина на фоне тускло блестевшего залива Санреале.

Бродя по разбитым мостовым городских улиц, юноша приставал к обывателям с бесконечными расспросами, пока один из прохожих, отличавшийся ироническим складом характера, не порекомендовал ему обратиться к профессиональному авгуру.

Гайял нашел авгура в будке, размалеванной священными символами Авмоклопеластианической Кабалы. Оракулом оказался костлявый смуглый старец с покрасневшими глазами и грязной седой бородой.

«Сколько вы берете, и за что?» – осторожно осведомился Гайял.

«Я отвечаю на три вопроса, – охотно пояснил авгур. – За двадцать терциев я формулирую ответ в виде ясных, недвусмысленных рекомендаций. Если мне платят десять терциев, я отвечаю гимническими песнопениями, осмысление каковых может отличаться некоторой неопределенностью. За пять терциев я отвечу притчей, истолкование которой будет зависеть исключительно от вас. Получив один терций, я бормочу на тарабарском наречии».