Джек Вэнс - Сказания умирающей Земли. Том I [publisher: Издательские решения]

«Как называется этот город?» – спросил Гайял. Оглядевшись, он не заметил ничего, кроме пустынных темных улиц, и вновь повернулся к собеседнице: «Кроме вас, здесь кто-нибудь живет?»

«Это Каршезель, – ответила девушка, – всеми покинутый десять тысяч лет тому назад. Мой дряхлый дядюшка и я укрылись в городе от степных сапонидов – и с тех пор здесь живем».

«Ведьма! – подумал Гайял. – Впрочем, может быть и нет…»

«Тебе холодно, ты устал, – продолжала незнакомка, – а я заставляю тебя оставаться на улице». Поднявшись на ноги, она пригласила его в дом: «Воспользуйся нашим гостеприимством».

«С благодарностью приму приглашение, – откликнулся Гайял. – Но прежде всего мне нужно где-то разместить коня».

«Его можно приютить в соседнем сарае. Конюшни у нас нет». Проследив направление, в котором указывала девушка, Гайял заметил неподалеку приземистое каменное строение с черным провалом открытой входной двери.

Он отвел туда белого коня и снял с него уздечку и седло, после чего, остановившись у дверного проема, прислушался к музыке, доносившейся из высокого здания – кто-то наигрывал причудливую старинную мелодию на духовом инструменте, напоминавшем флейту.

«Странно, странно! – бормотал он, поглаживая морду коня. – Дядюшка играет на флейте, девушка сидит одна, дышит морозным воздухом и смотрит на звезды…» Поразмыслив, он решил, что, скорее всего, его подозрения чрезмерны: «Даже если она – ведьма, что с меня возьмешь? А если, как она говорит, их привел в город страх перед кочевниками, и они развлекаются музыкой, чтобы рассеять скуку, их, наверное, позабавят последние вести из Асколаиса. Так или иначе, беседа с гостем в какой-то мере послужит возмещением гостеприимству». Гайял вынул из седельной сумки свою флейту и засунул ее за пазуху кожаной куртки, после чего поспешил туда, где его ожидала девушка.

«Ты не сказал, как тебя зовут, – напомнила она. – А мне нужно как-то представить тебя дядюшке».

«Я – Гайял из Сфира, что на берегах реки Скаум в Асколаисе. А тебя как зовут?»

Девушка улыбнулась и открыла входную дверь пошире. На булыжную мостовую пролился желтый свет: «У меня нет имени. Зачем мне имя? Здесь никогда никого не было, кроме моего дядюшки – и, когда он говорит, ему некому ответить, кроме меня».

Гайял почесал в затылке, но решил, что слишком откровенно выражать недоумение было бы невежливо, и не стал задавать по этому поводу дальнейшие вопросы. Возможно, девушка боялась, что случайный гость ее сглазит, и не произносила свое имя вслух, чтобы ее не околдовали – подобные суеверия встречались повсеместно.

Они зашли в зал, выложенный каменными плитами; звуки флейты становились громче.

«Если можно, я буду называть тебя „Эймет“, – предложил Гайял. – Так называют на юге золотистый душистый цветок – ты мне его напоминаешь».

Девушка кивнула: «Зови меня, как хочешь»

Они вступили в просторное теплое помещение со стенами, завешенными коврами. В правой стене пылал огромный камин, а на столе перед камином стояли приготовленные блюда. На скамье сидел флейтист – неряшливый старик болезненной наружности. Длинные локоны растрепанных седых волос спускались ему на спину; столь же нечесаная борода была замызгана желтоватыми пятнами. На старике был потертый грязноватый камзол, а его кожаные сандалии давно рассохлись и растрескались. Странным образом, старик не вынимал флейту изо рта, но продолжал играть; Гайял заметил при этом, что девушка в желтоватом платье, казалось, пританцовывала в такт наигрышу флейты.

«Дядюшка Людовик! – весело воскликнула Эймет. – Я привела гостя, сэра Гайяла из Сфира!»

Гайял с удивлением смотрел в лицо музыканту. Его серые глаза, слегка водянистые от старости, но все еще яркие и проницательные, лихорадочно блестели – Гайялу показалось, что они загорелись какой-то странной радостной мыслью. Радость старика приводила Гайяла в замешательство, так как глубокие морщины на лице флейтиста свидетельствовали о долгих годах ничтожества и лишений.

«Может быть, ты тоже умеешь играть? – поинтересовалась Эймет. – Мой дядюшка – замечательный флейтист, а в такой вечер ничего не может быть лучше музыки. Дядюшка играет каждый вечер – уже много лет…» Эймет повернулась и улыбнулась старику. Гайял вежливо кивнул.

Эймет пригласила его к столу, уставленному яствами: «Присаживайся и ешь, Гайял, а я налью тебе вина. После этого, может быть, ты соблаговолишь что-нибудь нам сыграть на флейте».

«С удовольствием!» – отозвался Гайял, заметив, что радость на лице старого музыканта стала еще более очевидной – уголки его губ дрожали беззвучным смехом.

Он ел, а Эймет подливала ему золотистое вино – до тех пор, пока у него не начала кружиться голова. Тем временем, Людовик не переставал играть – то медленную печальную мелодию, напоминавшую о прозрачных струях ручья, то мрачноватый гимн, наводивший на мысль о безбрежных волнах западного океана, то простоватый наигрыш ребенка, напевающего во время игры. Гайял не мог не замечать, что настроение Эймет явно менялось в зависимости от музыки – когда менялся характер мелодии, она становилась, соответственно, то серьезной, то веселой. «Как странно!» – думал Гайял. Но опять же, люди, ведущие отшельническую жизнь, нередко предаются чудачествам – а в целом хозяева вели себя вполне доброжелательно.

Покончив с ужином, он встал и выпрямился – для чего ему пришлось слегка опереться на стол. Людовик наигрывал веселую ритмичную мелодию, наводившую на мысль о стеклянных птицах, привязанных красными нитями и кружившихся снова и снова в солнечных лучах. Пританцовывая, Эймет подошла поближе к Гайялу. По сути дела, она остановилась почти вплотную – так, что он ощутил теплую душистую волну, исходившую от распущенных золотистых волос. Ее лицо светилось радостно-диковатым выражением… Удивительное дело! При этом Людовик мрачновато посматривал на них и не говорил ни слова. «Может быть, я напрасно сомневаюсь в намерениях незнакомцев, – упрекал себя Гайял. – Тем не менее…»

«А теперь, – взволнованно выдохнула Эймет, – может быть, ты нам сыграешь? Ты такой молодой и сильный!» Заметив, как удивленно раскрылись глаза Гайяла, она поспешила прибавить: «Я имею в виду, если играть будешь ты, старый дядюшка Людовик сможет отдохнуть и выспаться, а мы с тобой сможем посидеть и побеседовать допоздна».

«С удовольствием сыграю на флейте! – выпалил Гайял и тут же проклял свой язык, одновременно онемевший и болтливый; надо полагать, он выпил лишнего. – Да, не откажусь сыграть. У нас в усадьбе, в Сфире, меня считали неплохим флейтистом».

Взглянув на Людовика, Гайял замер – на лице старика вспыхнуло выражение безумной радости, невольно вызывавшее недоумение. Неужели этот человек настолько любил музыку?