Мария Семенова - Братья

Кажется, до неё только тут стало доходить, чего на самом деле натерпелись витязи. И какова цена была их шуткам.

Все опять замолчали. Братья Гузыни смотрели с благоговейным ужасом. Светел, озираясь, прижал ладони к вискам.

— А ну, дай гляну, — снялась с места Ильгра.

Даже она нынче двигалась как старуха, утратившая гибкость суставов. Воевница заставила Светела отнять руки. Посмотрела. Хмыкнула. Замахнулась дать подзатыльник. Он съёжился, но шлепок пал легко. Почти ласково.

"Пока Сквару найду, седой сделаюсь. Мама заругается…"

Надо было что-то сделать, сказать.

— Гусли вот изломались, — подосадовал он вслух. Сглотнул, начал прихлопывать ладонью по столешнице. Было больно. Так Жог Пенёк бил окровавленным кулаком в стену, когда Звигуры заперли их в клети. Тоже неворотимое пытался вернуть. Этой песни никогда не исполнят Обидные, хилое и отважное дитя его рук, но пусть она прозвучит, нежданная-непрошеная. И пусть с ним творят что хотят за то, что вылез без спросу. Тень в тумане… Едва различимый след, который он поклялся пройти…

Без гуслей песня ладилась плохо. Светел покинул голосницу, стал просто говорить нараспев.

— Что-то позёмки не припомню, — буркнула Ильгра, но совсем тихо, не для того, чтобы перебить.

Светел крепко зажмурился. Глубоко внутри всё стянулось больным узлом. Весел, гибель гуслей… дружина, уходящая на ту сторону неба.

Крыло, чьей судьбы ему никогда не узнать.

Брат Сквара, которого ему, может быть, никогда не найти.

— Это он про Крыла сказывает, — шепнула Ильгра Гуляю.

Тот недоверчиво двинул бровями, нахмурился: не мешай слушать.

Дверь заскрипела. Светел распахнул глаза, одержимый пугающей радостью. Что, если…

Чуда не произошло. На пороге испуганно озирался работник, внёсший охапку хвороста. Дружина глядела на него, словно привидение увидав.

— Сказано, про Крыла, — обрадовалась догадке стяговница. Потянулась к деревянному блюду, оторвала от лепёшки.

Девушки неслышно двигались вдоль стола, разносили пиво в больших кожаных кружках. Не обнесли и Светела.

Ильгра опустила руку с куском.

— Всё не так было, — хмуро пробормотала она, но опять не стала перебивать.

Работник бочком подобрался к печи. Стал совать в горнило блестящие от жира полешки. Они принимались, чернели… Огонь сновал крохотными язычками, едва коптил свод. Другой работник принёс топорик, стал потихоньку драть щепу.

А поскольку лететь на немедленное спасение Сквары, как надрывалось желанием сердце, не было никакой могуты, Светел чужими руками подхватил кружку. Единым глотком всосал половину. Пивная горечь странно мешалась со сладостью. Близкие слёзы отчаяния — со счастьем сбывшейся песни.

Кроткий ручной жар, ютившийся в кружальной печи, тотчас решил явить родство с пожарами и Бедой.

— ВВУХХХ!.. — метнулся наружу сноп огня толщиной во всё устье. Полетели искры.

Когда в лицо без остерёжки бросаются языки пламени, тело спасает себя само. Работников унесло к порогу, смешно ринуло одного на другого. Дроворубный топорик, вращаясь, взлетел — очень медленно, как показалось Светелу, — и с чмоком всел в матицу. Посыпалась сажа.

…Даже сквозь общий хохот дружины Светела окатило жутью. Он-то знал, почему рявкнула печь. Это он, Светел, покинул без присмотра огонёк Кочерги. Отвлёкся на дурацкую песню. Упустил жизнь…

Он стремительно обернулся. Витязь лежал с обтянутым восковым лицом. Светел не мог распознать дыхания, нащупать измерцавшийся огонёк. Всё закружилось, падая в бездну. Из-за него умер храбрец, одолевший морок Исподнего мира. Погиб, уже вырвавшись. Оттого лишь погиб, что глупый мальчишка надумал песню горланить…

Ресницы дрогнули. Кочерга посмотрел на побратимов. Не в силах смеяться, чуть улыбнулся…

Светел, оставаясь сидеть, одновременно заскользил куда-то, всё быстрей и быстрей. Руки вновь схватили кружку, она мгновенно иссякла. Светел жадно потянулся за новой.

Как вышло, что он заснул, сидя на полу, склонив голову на закутанные ноги Кочерги, позже так и не удалось вспомнить.

— Верно, матерь за тебя, отроча, крепко молилась. Зря ли сказано: материна молитва со дна моря достанет…