Дмитрий Манасыпов - 13 участок. Чужак [AT]

— Чересчур серьезная каша заварилась вокруг этих убийств. — Роецки сморщила носик, отпила и уставилась на меня. Поверьте — взгляд почти прозрачных глаз Роецки, уставившихся на вас аки рентген, совершенно не просто выдержать.

— Эта девчонка из офиса мэра колыхнуло болотце, топившее в себя задержавшиеся рапорты, поздно заполненные отчеты коронеров и листки наблюдений патрульных. — Роецки постучала по столу пальцами. — Почти десяток тел за почти три месяца, по убийству на каждую неделю. Без разбивки на пол, возраст, место и остальное. Мы все профукали что-то важное и сейчас пытаемся нагнать чертов мясной поезд, улетающий все глубже, разбрызгивая вокруг себя галлоны крови.

— Пишешь стихи? — на всякий случай поинтересовался я. — Или, может быть, прозу?

— Ты дурак, Кроу, — фыркнула Роецки, — я о серьезных вещах, а тебе все бы шуточки.

— Ты же знаешь агента Смита? — неожиданно для самого себя спросил я. — Худой, высокий…

— И что? — она вдруг снова вцепилась в меня взглядом, цепко, как удав в кролика.

— Перед тем, как меня в первый раз подстрелили, Смит почему-то хотел меня задержать. Там, у Мен Хва. Он, еще двое, тех не знаю. И с того времени — все, ни слуху, ни духу. Вместо этого — присылают тебя, а ты молчишь, как ни в чем не бывало.

— У меня в крови много чего, Кроу. Но, запомни, я не люблю вот этих всяких выражений с твоей родины, как и просто не люблю русских. А еще мне очень не нравится, когда меня принимают за дурочку.

— Что?

Роецки отпила кофе, помолчала…

— Смит пропал две недели назад. Вместе с двумя парнями, все верно. И их не смогли отыскать даже с помощью Ковена… Черт, Кроу, почему ты молчал и почему не указал в рапорте?! В тебя, как я поняла, два раза подряд стреляли немцы?

Я виноват по целым двум пунктам, ай-ай. Причем мне совершенно непонятно — во втором-то случае в чем моя вина, ведь о немцах все указано в рапорте. Плюс — первый случай совершенно без доказательств.

Роецки вскочила, странно покраснев. Неужели у нее, знающей куда больше меня, что-то сложилось в голове. Неприятно ощущать себя пешкой, если честно.

— Мне нужно сообщить в контору. — Она покрутила головой, заприметив телефон. — Подожди меня на улице, заодно покури.

Да, конечно, имено так и поступлю.

Я вышел в коридор, ведущий к выходу и свернул в туалет. Кабинки заметил еще заходя и вдруг стало ясно — вентиляционные окошки выходят почти на тот самый кусок забегаловки, где есть телефонный аппарат. Извини, Роецки, не люблю игр в темную, особенно когда меня заставляют в них участвовать.

— …да, он так и сказал — Смит, высокий и худой. Да, босс, поняла. Да, он был среди наших, приглядывающих за институтом. Да… сейчас выезжаю.

Много я не узнал. Но и так хорошо, а теперь быстро успеем на улицу, стараясь не дать Роецки заподозрить меня в чем-то нехорошем.

Я закурил, крутя головой по сторонам и…

И уставился на странно знакомую рожу, занимавшуюся тем же через дорогу и, так же удивленно, уставившуюся на меня. Стоп, а не тот ли это наемник СиКей, что желал денег со старика Мо? Стоп.

Громила, недавно схлопотавший от меня, был одет в форменную куртку с брюками, серые и незаметные. Вот только над правым нагрудным карманом, золотясь свежими нитками, так и вопила о себе небольшая эмблема со стилизованными горами и большими буквами, почему-то упорно складывающимися для меня в аббревиатуру той самой конторы, куда мы двигались изначально — «Компании перевозок Аппалачей и Скалистых гор». Так не бывает, даже дуракам так не везет!

Громила развернулся и задал деру в обратную сторону.

— Кроу! — донеслось сзади, но я не остановился. Бежишь, дружок? Значит, есть из-за чего.

«Надо бросать курить!» — вдруг подумалось через сотню футов. И ведь верно, пора бы…

Громила знал эти места как свои пять пальцев и бежал в очень правильную сторону. К еще стоявшей на небольшом пустыре самой настоящей осенней ярмарке. Такой, знаете, американской народной забаве с тыквами, корнеплодами, чертовой кукурузой, цветастыми торговыми павильончиками с корн-догами, содовой и имбирным пивом, обязательными сраными карусельками и винтовочной пальбой по мишеням. Веселое место, часто многолюдное, но не сейчас. Кому же захочется идти смотреть на невеселых клоунов в такую слякоть?

Он убегал, стараясь затеряться между палаток, но не выходило. Я сел на хвост, жутко злой именно на этот кусок дерьма, уже испортивший мне жизнь и попавшийся снова. И уж чересчур странным стал мне казаться тот его визит к Мо. Пахло самой настоящей поставой с западней. И это меня злило.

Громила сделал ошибку один раз, выскочив на пустую прямую за рядом тентов с палатками. А мне надоело бегать. «Астра» удобно улеглась в руку и…

— Стой!

Роецки оказалась рядом, ударила по стволу. Пистолет грохнул, пуля улетела куда-то вверх, а громила развернулся и оказался тоже не пустым. «Люгер» уставился на нас. Я успел свалить Роецки, вжав ее в мокрую землю и выстрелить первым. Чертова везучесть…

Девять миллиметров в плечо — это не просто так. Громилу откинуло в сторону, он даже взвизгнул, совсем как мальчишка, получивший ремнем. Я попал куда и целился — в правое плечо, и «люгер» валялся в стороне. Роецки, матеря меня совершенно не аристократично, вырвалась и кинулась к нему, почему-то стараясь бежать быстрее. Когда мы добрались до этого дурака, стало ясно — Роецки несомненно знает больше меня, потому и торопилась.

Руны, чаще всего, просто след времени, оставшийся на камнях, дереве, кости или металле. Но, иногда, руны становятся тем, чем являются лишь в умелых руках. Вестниками судьбы, защитниками или убийцами. И трогать их, отчеканенных поверх неровной пластинки, было самой настоящей глупостью. Ну, либо осознанной необходимостью.

Они разгорелись красным еще когда мы подбегали. До громилы оставалось футов десять, когда он странно покраснел, задергался в судорогах и упал, выплюнув ручеек крови.

— Срань Господня! — ругнулась Роецки. — Да что же так не везет!

Череп скалился с алтаря. Алтарь казался настоящим, не имеющим никакого отношения к пафосным декорациям, что так любят всякие шарлатаны. Притащить могильную плиту, разложив на ней свежие и старые останки… на такое не решится ни одна гадалка. И ни за что не зальет алтарь настоящей кровью, проливаемой раз за разом и даже не высохшей до конца.

— Кроу, ты чертов дурак! — пророкотал кэп. — Как ты не подумал про медальон?!

Я молчал, смотрел за окно и молчал. Там темнело, по стеклу стекала хрустальная роспись дождя, неожиданно решившего сменить морось. В кабинете кэпа густо висел табачный дым, а он сам, чуть не прикурив от первой вторую, багровел и злился.