Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

– Ирий за пределами нашей картины, – пояснил мужчина. – Мы не можем знать, что там.

– Как в той белой комнате с голубыми занавесями и стеклянной тумбой посередине?

– Да, как в той комнате, – ответил Художник и поправил на переносице пенсне. Оно у него отличалось неустойчивостью и часто съезжало ниже, чем требовалось.

– Но всегда можно подсмотреть. Не бывает луг а без кротовой норы, а сел а – без колодца!

– И к чему это приведет? К чему приводит выход за грань обычного хода событий? Зачем менять свою реальность, подглядывая в замочную скважину другой? Ты нашел свою Вечность, твори…

Оба пожали плечами. Помолчали. И Ученик нанес кистью первый мазок. Затем второй, третий, пока небо не изменило лиловый цвет на голубой, пока под белоснежными облаками не полетел златокрылый грифон, чей полет сопровождала музыка бамбуковых флейт.

Мы сидели с Изильдой спина к спине на одном из барханов. Наши ступни увязли в обжигающем песке, цепи сняты. «Надо же, — подумал я, — в Стеклянной пустыне встречается мягкий песок, а не только истолченное стекло». Мы сидели и наслаждались внутренней тишиной. Нас освободили от гнетущего давления извне, никто не терзал больше наши тело и разум. Однако сил для побега не осталось: Хлыст ноющей боли хорошо поработал. И мы были не одни. Община смотрела на нас большими глазами длинношеих девушек мглу. Их было много: лишенных волос, с костяными вставками в мочках вытянутых ушей, с обнаженными грудями. Они молча изучали нас, как редких экспонатов. Как же, мы посмели отказаться от правил, нарушили вековые табу! Кто из девушек был подопечным, а кто мглу, мы не знали: их содержание укрылось за формой. Теперь мы многое не знали об Общине. Община оборвала с нами связь. И если она не желала, мы ее не слышали. А сейчас она не желала.

Иногда ветер засорял глаза, они слезились, но мы с Изильдой продолжали смотреть, мы – на них, они — на нас, и казалось, ничто не могло прервать этот процесс. А потом Община забрала наши воспоминания. Что двое могут противопоставить разуму коллектива? Нас лишили всего, чем мы так дорожили, что составляло саму нашу суть, без предупреждения, мгновенно. И мы в растерянности уставились в пустоту. Смысл происходящего окончательно исчез, связь между прошлым и нынешним оказалась утерянной. Общине оставалось сделать лишь одно усилие, чтобы все закончилось навсегда. Но вместо этого девушки мглу с длинными шеями и большими глазами просто наблюдали за нами, заняв неудобные позы с выставленными вперед голыми коленками.

А потом воспоминания вернули, так же легко, как до этого и забрали. После чего с нами заговорили.

– Почему Лабиринт не поглотил вас? Почему ваш разум до сих пор цел, а сознание не разрушено? Случалось, в Лабиринт входили, но чтобы кто-нибудь из него вышел… – прозвучал вопрос от одной из девушек и одновременно ото всех сразу.

Я устал бояться. Много дней, я уже и со счета сбился, нас истязали всеми мыслимыми и немыслимыми способами: то вместе, то по одному. Я давно уже готов был раскаяться, но кто мне дал такую возможность?! Готов был даже умереть. И я умирал, но каждый раз на рассвете сквозь закрытые веки видел над собой размытый свет, получал новое тело и оказывался у Столба позора. Речь не шла о жестокости ради жестокости, как и о наказании ради наказания. Так Община демонстрировала сомнения, гордыню и любопытство – все сразу. Она пыталась оценить произошедшее, уточнить его масштаб и подсчитать ущерб. Мертвый город почти полностью разрушился, на его месте образовался глубокий котлован. Прошедшие песчаные ураганы приостановили работы с Кубами Памяти. А тут еще мы – то ли причина, то ли следствие.

Между тем голос одной из девушек и одновременно ото всех сразу продолжил:

— Табу на вход в Лабиринт придумано не просто так. Яд его миражей отнимает основу, то главное, что делает Общину живой и способной существовать — веру в правильность выбранного пути. Строительство и разрушение Кубов Памяти — это круговорот, позволяющий Общине хранить себя от внешнего воздействия, накапливать силу для отпора тем, кто придет к нам без приглашения. Но что ты теперь будешь делать, когда Лабиринт разрушен? Куда пойдешь? Кто ты теперь, если не хочешь быть больше нами и перестал нуждаться в Общине? Без возможности инкарнации, без дара бессмертия? Ты умрешь, если не примешь солоноватой воды из глиняных чаш. Но здесь нет голубых потоков Тритуга, нет его дождей. А воды в глиняных чашах мало, и она нужней мглу и ша. Так каким образом ты собираешься спасать это тело? Возможно, свое последнее тело? Безнаказанность порождает вседозволенность, отказ от семьи – горькое одиночество. Нельзя просто так бросать мглу при строительстве Куба, нельзя оставлять ша при его разрушении. Но ты это сделал.

– Разве мы не сами виноваты в том, что случилось? Разве это не мы породили Лабиринт и пустыню? — с трудом, но я все же смог сформулировать эти вопросы. – Так почему было не дать нам спокойно пройти через Лабиринт? Зачем нас заставили вернуться?

-- Он ведь тебе понравился? – неожиданно я услышал то, что никак не ожидал услышать. – И ты ему безоговорочно поверил. И говорил он с тобой детским голосом, и называл себя ипостасью Лабиринта? Поверил не тем, кто был твоей семьей, а какому-то бестелесному голосу. Возможно, мы поспешили с утверждением о твоей разумности. Но мы все же ответим… Правда в том, что, возможно, мы и участвовали каким-то образом в катаклизме, породившем Мертвый город и Стеклянную пустыню. Но не мы начали ту войну, и, тем более, не мы первыми напали на демонов. И… чтобы ты там ни услышал, Лабиринт был создан не нами, он не имеет никакого отношения к Кубам. Он – единственная лазейка для тех, кто пришел извне, для тех, кто сделал из Артрии полигон, аквариум, в котором наблюдают за рыбками. Лабиринт – это творение демиурга, что завладел планетой и от кого мы скрываемся в этом анклаве. Вот она правда, и ты ее знал!

На некоторое время установилась тишина. Изильда молчала, впервые закрыв свои эмоции от меня. Я же с каждым словом погружался в пучину хаоса, мысли путались, во мне не осталось каких-либо убеждений. Все, во что я верил, оказалось зыбким и неточным, правда напоминала ложь, а ложь была неотличима от правды.

– Рарнэ, ты держал все в себе, таил, страдал и ни разу не обратился за помощью, за советом. Почему? То, что ты хотел найти в Лабиринте, Община могла тебе дать. Кто и когда тебе отказывал? Обычай – это форма реакции общества на внешние факторы. Каждое табу объяснялось необходимостью защититься, желанием выжить, сохранить свои особенности и волю. Но ты об этом не подумал, отринул табу, объявил поход против своего народа. Ты поставил себя выше всего накопленного опыта. Как же – тебе стало пресно жить в таком обществе. С нами. А ведь получается, Община – не зло, это ты зло для Общины. Именно ты отвернулся от нас, пошел навстречу врагу.