Рейчел Хартман - Серебряная кровь [litres]

Взгляд Комонота снова метнулся к Эскар. Она продолжала скакать на боку хранителя архива, хотя тот уже выкашлял свернувшуюся в шарик шкуру яка и маленький булыжник.

– Как считаешь, – начал Комонот, доверительно наклонившись ко мне, – Эскар согласится со мной спариться?

Я подавилась. Ардмагар похлопал меня по спине.

– Я знаю насчет твоего дяди, – добавил он. – Это навело меня на мысль. Эскар воплощает все то, что я хочу для нашего народа, – переоценку мнений и гибкость, которая нужна для того, чтобы избирать нетривиальные варианты.

– Она выбрала Орму, – прохрипела я, до конца не откашлявшись.

– А что ей помешает выбрать еще и меня? – Старый саарантрас искоса бросил на меня лукавый взгляд. – Иногда логика приводит нас к той же морали, к которой вас привели бы человечность и эмоции. А иногда нет. Это так… – Его губы округлились, ожидая, когда мозг подберет необходимые слова. – Опьяняет? – предположил он наконец.

Я не была уверена на этот счет, но мне предстояло вот-вот отправиться домой, и этой мысли хватало, чтобы опьянить меня.

Я вернулась в атриум, где бывшие изгнанники развели огромный костер и готовились к праздничному пиру – в лучших традициях порфирийцев. Готовка ни в коей мере не была искусством, подвластным драконам: они, как и все хищники, проглатывали добычу теплой и истекающей кровью. Изгнанники с удовольствием ловили оленей зубами за горло и трясли, пока у тех не переламывались шеи; за время нашего путешествия я наблюдала такое не раз. Они могли есть сырую пищу. Единственное, что им не нравилось – это ее пресность.

Среди продуктов, которыми порфирийцы снабдили изгнанников, были мешки перца, кардамона и имбиря. Эту ношу драконы несли безропотно. Сейчас же они обильно посыпали приправами жарившихся на вертелах яков, чтобы придать еде утонченный вкус.

Комонот пришел, когда все уже было готово. Мы праздновали до поздней ночи. Я спала рядом с Эскар, которой уже передали, что я улетаю.

– Нужно было сначала спросить меня, – пожурила она меня, обдав серным дыханием. – Я могла бы убедить Комонота меня отпустить.

Она больше ничего не сказала, но я подозревала, что она осталась бы в Горедде, пока я не обнаружила бы Орму. Я сомневалась, что Комонот согласился бы на такое.

Мне не терпелось отправиться в путь, но прошло еще полдня, прежде чем птенцы закончили приготовления.

– Нам нужно было кое-что доделать, – объяснила Бризи – в обличье саарантраса, – ведя меня за руку в маленькую комнату в стороне от атриума.

Я изумленно охнула. Юные драконы сделали корзину из дерева и проволоки.

– Вы выглядели так несчастно, когда Эскар несла вас в когтях. Теперь вы сможете сидеть. Это летучий паланкин.

Я помогла им перенести корзину в атриум. Птенцы изменили обличье, и зал наполнился их расправленными крыльями. Квиги залезли на потолок, чтобы отпереть находившуюся там механическую дверь. Как только она открылась, в зал хлынул яркий лунный свет. Я этого не ожидала: за последние дни я полностью потеряла представление о том, какое сейчас время суток. Схватив корзину передними лапами, Бризи полетела к вершине горы, а затем – в открытое небо. Остальные четверо вились вокруг нас.

Идея с паланкином была гениальной, но Бризи летала не так плавно и умело, как Эскар. Стоило подуть ветру, и моя корзина резко опускалась вниз, отчего у меня каждый раз скручивало желудок. Над ледником меня стошнило. Бризи с интересом на это посмотрела и проскрипела:

– Представь: пройдет тысяча лет, а эта жижа останется здесь, вмерзшая в лед. Если только ее не съест квиг.

Мы летели до рассвета. Потом прятались и отдыхали, а ранним вечером снова отправлялись в путь. Так проходили дни. Птенцы несли меня по очереди, но ни один из них не обладал размахом крыла Эскар. Мой желудок адаптировался к постоянной качке, но, когда приходила пора спать, я дергалась и крутилась на непривычно неподвижной земле.

К моему удивлению, птенцы хорошо представляли, как добраться до Горедда. Однажды утром, когда мы остановились на завтрак, я спросила об этом Бризи.

– Материнские воспоминания, – проклекотала она. – Они всегда у меня были, просто раньше немного не укладывались в голове. Теперь они впервые обретают смысл.

Мы пролетали мимо лагерных стоянок – ледниковых долин, которые были заполнены драконами Старого Арда. Моя свита старательно облетела привал. Птенцы пристально высматривали шпионов, но не попадаться на глаза драконам оказалось легче, чем я думала. Благодаря какому-то инстинкту или материнским воспоминаниям молодые драконы мастерски пользовались преимуществами окружавшего нас ландшафта. Они летели по самому низу долин и ныряли в ущелья. Когда облака низко нависали над горами – белый океан среди хмурых пиков, походивших на острова, – птенцы использовали их для камуфляжа. Несколько раз они приземлялись и замирали, притворяясь камнями или снегом (после того, как засовывали меня за чахлые деревья или под ледник).

Однако на шестую ночь, перелетев через горный кряж, мы оказались над «долиной грифов» – драконьей выгребной ямой. Оказалось, что на земле отдыхал огромный дракон, скрытый от наших глаз горным выступом. Он заметил нас и полетел навстречу с криком: «Приземлитесь и назовите себя!»

Комонот дал птенцам строгое указание подчиняться любым требованиям подобного рода. Юнцы должны были сесть на ближайший заснеженный пик и объяснить, что я еще один опасный дракон с эмоциональными отклонениями (видимо, такой же опасный, как Орма) и что они несут меня генералу Лэди.

Однако у моей свиты были на этот счет другие идеи. Бризи внезапно спикировала к острой как нож гряде. Ее резкое движение спровоцировало в старом драконе инстинкт охотника, и он понесся следом. Ледяной ветер кусал мои щеки, я не могла дышать. Земля закружилась и наклонилась в сторону, когда Бризи расправила крылья. У меня все поплыло перед глазами, а в ушах зазвенело. Голова болезненно откинулась назад.

Она сделала круг и вернулась к остальным. Мое зрение начало проясняться, и я увидела, что два юных дракона натянули сеть, сплетенную из цепей. Они летели прямо на старого саара, но он был сосредоточен на Бризи и не успел вовремя уклониться. Его когти и шипы запутались, и он начал биться и выворачиваться, вырвав сеть из хватки птенцов. Они в смятении закричали, но сеть сделала свое дело: вражеский дракон не мог взлететь. Он начал стремительно падать и ударился об острую, скалистую гряду, распластавшись под ужасающим углом. Он умер мгновенно, сломав шею.

Встревоженные птенцы роились над ним, как пчелы. Они всего лишь хотели поймать его, чтобы сбежать от преследования, но ничего изменить уже было нельзя. Быстро обсудив ситуацию, они с помощью сети перенесли тело дракона в более укромное ущелье, где пламя не могло привлечь наших врагов, и сожгли его по порфирийскому обычаю. Бризи произносила слова, которых я не узнавала. Вдруг я поняла, что она говорит на твердоротовом порфирийском – на своем родном языке, но с помощью речевого аппарата дракона. Расслышав несколько слов, я догадалась, что она возносит молитвы своим богам: Лахис и Чахону.