Томас Баррон - Потерянные годы

Может быть, это были дельфины? Те, которых Бранвен называла «народом моря» и которые, по преданию, были наполовину рыбами, а наполовину людьми? Я слишком плохо видел и не мог хорошенько их рассмотреть. И все же это зрелище пробудило во мне любопытство. Когда они проплывали мимо, и тела их блестели в золотых лучах солнца, я пообещал себе, что если останусь в живых после своего путешествия, постараюсь изучить таинственные морские глубины.

Миновала вторая ночь, такая же холодная, как и первая. Лунный серп исчез, растворился среди звезд. Я принялся вспоминать названия созвездий и рассказы Бранвен об их происхождении. После долгих поисков мне удалось найти несколько созвездий, в том числе мое любимое — крылатого Пегаса. Я вообразил, что меня укачивают не морские волны, а галоп, что я несусь по водной глади на спине огромного коня.

Я уснул, и мне снилось, что я сижу на спине какого-то огромного крылатого существа, но был ли это Пегас или нет, я не мог сказать. Внезапно мы оказались среди мрачных скал. Перед нами вставал темный замок, охраняемый призрачными часовыми. Я понял, что замок вращается вокруг своей оси, вращается на своем фундаменте. Он притягивал нас к себе. Я изо всех сил пытался свернуть в сторону, но не мог. Я понял, что через несколько секунд мы врежемся в каменную стену.

В этот момент я проснулся. Меня била дрожь — но не только от холода. Сон заставил меня задуматься о том, что принесет мне грядущий день, но значение его ускользало от меня.

С приближением вечера западный горизонт потемнел. Волны вздымались выше, мой плотик швыряло из стороны в сторону, море обдавало меня дождем соленых брызг. Плот стонал и трещал. Несколько полос водорослей оторвалось, в большом куске дерева, взятом из полого ствола дуба, появилась трещина. Но буря прошла стороной. С наступлением сумерек море успокоилось. Конечно, я промок насквозь и испытывал мучительную жажду, но сам я и мой плот остались целы и невредимы.

В ту ночь я постарался связать разболтавшиеся бревна. Затем, когда я уселся со скрещенными ногами, в лицо мне ударил резкий порыв ветра. Новая тень, еще темнее прежней, скрыла звезды. Она мгновенно заволокла южный горизонт, затем небосвод у меня над головой, и наконец, все небо скрыла непроницаемая тьма.

Когда темнота поглотила меня, мое второе зрение оказалось бесполезным. Я ничего не видел! Я был так же слеп, как в тот день, когда впервые вошел в двери церкви.

Снова появились могучие волны, швырявшие из стороны в сторону мой утлый плот, словно веточку. Вода заливала мне лицо, спину, руки, ноги. Но на этот раз шторм не прошел стороной. Наоборот, он усиливался с каждой минутой. Скрючившись на своем сиденье, я сжался в плотный комок, подобно ежу при появлении хищника. Я стиснул пальцами края плота, отчаянно цеплялся за эти жалкие куски дерева, которые не давали мне утонуть.

Мое могущество! На какое-то мгновение я уже решил обратиться к нему. Может, связать плот покрепче, или даже успокоить море! Но нет. Я дал обет. А кроме того, собственная сила пугала меня еще больше, чем буря. Дело было в том, что я не имел ни малейшего представления о магии и помнил только жуткие последствия ее применения — запах обугленной плоти, крики горящего заживо человека, пламя, лизавшее мне лицо. Конечно, в тот день магия помогла мне, но я знал, что никогда больше не воспользуюсь ею.

Всю эту черную ночь завывал ветер, неистовствовала буря. На меня обрушивались стены воды, бушующие волны раскачивали меня. В какой-то момент мне вспомнилась история Брана Благословенного, попавшего в жуткий шторм, и это дало мне слабую надежду на то, что я тоже могу остаться в живых. Но вскоре надежда эта была унесена гигантскими волнами.

Руки мои онемели от холода, но я не осмеливался выпустить плот, чтобы растереть их. Лопнуло еще несколько полос коры. Одна толстая ветка расщепилась. Спина у меня болела, но еще сильнее болело сердце. Что-то подсказывало мне, что эта буря означает конец моего путешествия.

Взошедшее солнце лишь слегка осветило небосклон, но этого света оказалось для меня достаточно — я снова начинал различать очертания окружающих предметов. Ясновидение едва успело вернуться ко мне, когда одна особенно высокая волна обрушилась на плот с такой силой, что едва не вышибла из меня дух. Плот вздрогнул и, в конце концов, развалился.

Спустя короткий ужасный миг я оказался в воде, среди зеленых волн. Мне повезло — нащупав один сук, я уцепился за него. Следующая волна накрыла меня с головой, за ней последовала третья, четвертая.

Силы оставили меня, и пальцы мои готовы были разжаться. Неистовая буря продолжалась, меня швыряло вверх и вниз, заливало водой. Наступил рассвет нового дня, и я понял, что этот день будет последним в моей жизни. Я едва обратил внимание на странное облако, низко висевшее над водой и походившее на остров, сотканный из тумана.

С жалобным криком я выпустил деревяшку. Вода хлынула мне в легкие.

Я больше не качался на волнах.

Я больше не тонул.

Второй раз в жизни я пришел в себя на незнакомом берегу. Я слышал тот же неумолчный шум прибоя. Во рту стоял тот же тошнотворный соленый привкус. Все внутри сжималось от того же безумного страха.

Неужели мучительные годы, проведенные в Гвинеде, были всего лишь сном? Жутким, нелепым сном?

Я понял, каков будет ответ, еще прежде, чем руки мои, перепачканные песком, коснулись покрытых шрамами щек и безжизненных глаз. И Галатора, висевшего у меня на шее. Гвинед был реальностью. Такой же реальностью, как незнакомый сильный запах, плывший над неизвестным берегом.

Я перевернулся на бок, и подо мной хрустнула какая-то раковина. Затем сел и сделал глубокий вдох. Воздух был сладким, как летом на лугу, но в нем чувствовался некий странный привкус. Резкий привкус, привкус реальности.

Я слышал доносившееся откуда-то шлепанье и шелест волн, но не видел моря. Однако причиной тому было не мое ограниченное зрение. Море было скрыто за клубами тумана, такого густого, что он скрывал все вокруг меня.

Среди этой белой мглы время от времени возникали странные фигуры; затем, через несколько секунд, они таяли. Я различил нечто вроде огромной арки; дверь, скрывавшая проход под аркой, захлопнулась. Затем дверь растворилась в тумане, и на месте ее возник чей-то хвост с шипом на конце — он был таким огромным, что вполне подошел бы дракону. У меня на глазах хвост превратился в чудовищную голову с носом «картошкой». Голова туманного великана медленно повернулась ко мне, приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, затем растаяла в белом облаке.

Я распрямил затекшую спину и огляделся по сторонам. На этом пляже, в отличие от берега Гвинеда, суша и море встречались мирно. Не было куч острых камней, усеивавших то враждебное побережье, лишь раковины всевозможных расцветок — розовые, белые, пурпурные — виднелись на мелком песке. Совсем рядом с собой я заметил покрытую листьями лиану, ползущую по пляжу, подобно блестящей зеленой змее.