Дмитрий Чудсков - Невская русалка

Мне к лягушатам». — «Отвечать!»
«Скажу, скажу, не жми, мне больно!
Возлюбленный твой добровольно
Собрался вроде мир спасать.
Всё дело в том, что чёрт подпольно
Пришельцев к нам решил позвать,

Чтоб ось земную ночью скрасть
И тайно распилить на части».
«Постой, куда же смотрят власти?»
«Все в доле. Ты ж не дай попасть
Никите в центр той напасти.
А если зло захватит власть,

Чтоб не пропасть, ты побеги
На мостик Банковский, к грифонам.
Сидят там каждый под плафоном.
Они влюблённым не враги.
Враги-то вот по всем законам
Уж на подлёте, их круги

Всё ближе. В полночь и начнут».
«Постой, но где вы раньше были?»
«Покуда вести до меня доплыли…
Теряем время обе тут.
Мне нужно, чтоб меня пустили».
«Ступай… Да как тебя зовут?»

«Марфуша — местная лягушка».
«Что ж, Марфа, будем мы дружить?»
«Нет! Никогда тому не быть, —
Та квакнула из-под кадушки. —
Грех живодёрства не отмыть».
«Тогда и ты мне не подружка».

«Мир, если мне почешешь брюшко.
Вот так… ещё чеши… квак-квак…
Скажи, а твой «Иван-дурак»
Уж так хорош, что ты лягушку
Могла бы придушить?“ — „Пустяк.
Никита мой — такая душка!

Но поспешу. И впрямь пора».
«Беги, беги… Я всё простила
И откровенность оценила».
Влетела Люба вглубь двора:
«Ой, мама, па… Тут сообщила…
(Какая ж в голове мура!)

Лягушка… В общем, надо ехать».
Спросила мать: «А огород?!
Вот-вот пожрёт редиску крот!»
Вздохнул отец: «Хоть пообедать?!
Крота возьму я в оборот.
Ему редиски не отведать».

Она поморщилась: «Да ну…
Пап, подкачаешь мне колёса?»
И тут посыпались вопросы:
Куда, зачем и почему?
Отец сказал, скрипя насосом:
«Она спешит встречать весну!»

«Жаль только, осень на пороге.
Пусть мать одна всё соберёт».
Однако пыль уже метёт
Её «Сузуки» по дороге.
Несладко Любе, и грызёт
Неумолимый червь тревоги,

Терзает, чуть ли не до слёз.
Она неслась в кабриолете.
Казалось, что на всей планете
Стемнело, что стволы берёз
Кривлялись мерзко в дальнем свете,
И в омут превратился плёс,

И страшен, словно пропасть, лес,
Где нечисть мечется роями
И всё меняется ролями.
И будто в душу кто-то лез.
И будто страшными когтями
Цеплялась ночь за край небес.

Летя вперёд неудержимо,
Выныривая, как фантом,
То через грязь, то под уклон
Спешил её «Сузуки Джимни».
Она кричала в телефон:
«…Дорога дрянь… бедняга Джимми!

Никита, наконец-то ты…
Так слышно? Я в деревне Павы.
Боюсь, мне чёртовы канавы
Не проскочить до темноты.
Здесь страшно. Вороны картавы
Облюбовали все мосты…»

«Ты б не летела как стрела, —
Ответил я, — резина стёрта.
Не поминай всё время чёрта.
Тут начинаются дела…
Над всей Землёю распростёрта…»
«Да, мне уж вкратце донесла

Одна болтушка у колодца».
«Ты избегай случайных встреч,
Чтоб лишних взглядов не привлечь.
К Земле стремятся инородцы…
Планету нужно уберечь…
Инопланетные уродцы

Хотят нам свой устав привнесть,
Хотят Исаакий отодвинуть
И под покровом ночи вынуть
Земную ось. Да их не счесть!
И чтоб не дать планете сгинуть,
Мне ночью следует засесть

С моей машинкой у окна.
Всё описать мне доведётся.
Уж скоро действие начнётся.
Накроет город полог сна.
Какая уж заря займётся?!
Ах, что-то явит мне Луна?

Пересидела б ты в Зевотках,
Ну да тебя не удержать.
Тебя с тревогой буду ждать.
Не смей искать путей коротких
И через город заезжать.
По кольцевой. Да после в тропках…»

«Ой, не нуди… Да… Поняла…
Как ты сказал, я так поеду».
Свернула быстренько беседу.
Луна к окошку подплыла
И заняла почти полнеба.
И я увидел из окна

И Петербург, и острова,
И лес. Повсюду шло движенье!
Тревожное теней скольженье,
Голубоватая трава
Затеять вздумала круженье.
На соснах треснула кора,

Лес вздрогнул, сам себя страшась.
Что там хранят земные тверди?!
И вот обугленные черти,
В болотном иле копошась,
Хромые, опершись на жерди,
Кривляясь злобно и ершась,

Взялись карабкаться наружу.
Ползёт один, встаёт другой,
Уж это цепь, уж будто строй,
Идут, один другого дюже,
И шерсти дыбом за спиной.
Кольцо вкруг города всё туже,

Остановились. Стали дуть
На Петербург морозом сонным.
Клубился тот, скользит по волнам,
Вдоль по проспектам держит путь,
По Невскому и Миллионной,
И в переулки повернуть

Он не преминет, лезет в двери,
Окошки, всюду прошмыгнёт.
Он вдоль по улицам идёт.
Влюблённые уснули в сквере,
И постового сон гнетёт,
Заснули в зоопарке звери,

Прохожий сонный чуть бредёт,
Таксист уснул на пассажире,
Вор лёг в ограбленной квартире,
Речной трамвайчик не снуёт,
Спят дикторы в прямом эфире,
Мосты никто не разведёт.

Тяжёлым сном весь город спит.
За час до этого Нева,
Русалки странные слова
Услышав, думала: «Чудит», —
Её неся вдоль рукава,
Где воды бьются о гранит,

Где сфинксы гордо улеглись,
Вдоль парапета тонкой бровки…
Пред ними тёмная головка
Всплыла, и сфинксы поднялись.
Русалке страшно и неловко.
«Ну говори, уж заждались.

Что там стряслось или стрясётся?
Соврёшь — пощады не проси», —
Один из сфинксов пробасил.
Другой прищурился, смеётся:
«Со страху речку не тряси».
«Робею я, как будто бьётся

Вновь сердце трепетно в груди
И кровь струёю бьёт в висок,
Как будто времени песок
Землёю уж не тяготим,
А вспять летит…“ — „Оставь, дружок.
Нам нет обратного пути,

И толики людских страстей
Нам не изведать. Это тени —
Лишь память давешних волнений,
Не возвратить прошедших дней.
Однако будь ты привиденье
Иль будь ты всех живых живей,

Ты дочерь матушки-Земли.
Девица ты, иль полурыба,
Иль даже мраморная глыба,
Её храни и раздели
Земли удел, коль нужно… либо…
Но… Слушаем. Благоволи».

И, молча выслушав рассказ,
На лапах поднялись. «Исаакий?
Земную ось?! Что за напасть?!
Да как дерзнули забияки
На нас свою раззявить пасть?!
С Земли мы сбросим мусор всякий,

Прекрасное спасёт наш мир,
Прекрасного у нас сполна.
Атланты, львы, грядёт война.
Пойдём под звуки арф и лир.
К утру нагонная волна
Всё вымоет. Проучим мы задир.