Дмитрий Чудсков - Невская русалка

Чтоб душу грешную в смятенье
И нерешимости застать.
Он ей предложит другом стать.
И речи нет о принужденье.
Ей лишь дорогу указать —
Сама отбросит все сомненья.

Ах, единицы лишь умеют
Не согрешить, сберечь и честь,
И душу в чистоте пронесть.
Роман про Дориана Грея
Мне как-то довелось прочесть,
Как человеком грех владеет,

Как юная душа дряхлеет
И превращается в ничто,
В ничтожество… Вот автор кто…
Ну, да значенья не имеет.
А в книге речь идёт про то…»
«Не нужно, всё я разумею.

Тебе-то что, не понимаю?
Ты, чёрт, не этого хотел?
Грехопаденья душ и тел».
«Да, но они не видят краю.
Я скоро буду не у дел —
Они дорогу сами знают».

«Ну, точно мир с оси слетел.
Чёрт жалуется: люди злые.
Однако есть места такие
(В пути я прочитать успел),
Где все намеренья благие…
Особый у страны удел.

Я о России, — пояснил прораб. —
И судят там не по одежде,
И гений выйдет из невежды.
Обрящет всяк, кто духом слаб,
Любовь, и веру, и надежду.
Да там души другой масштаб.

Души чудесной и певучей,
Как воды звонкие ключей.
Не любят там пустых речей,
Хотя язык такой могучий!
На случай, ежели горчей
Вдруг станет жизнь, на крайний случай,

Коли обступит Землю мрак,
Святая Русь подставит плечи,
Тогда верхом на русской печи
Попрёт Иванушка-дурак
Через леса, моря и мели,
Через сугроб, через овраг…»

Чёрт соглашался: «Это так.
Ты начитался, в самом деле.
Для справки: это был Емеля.
И помнишь, дело было как?
Работать люди не хотели —
Так щука, мать её растак…»

Прораб ответил: «Без нюансов.
Работал или нет Емеля,
Иль был лентяй и пустомеля…
На каждого свои пасьянсы
Раскладывать уйдёт неделя.
У нас нет ни нужды, ни шансов.

Вот-вот несут мне скан Земли.
Посмотрим, что у вас неладно.
Нам сразу станет всё понятно.
Программа всё определит.
Где что не так, там будут пятна.
Пока ж ещё не принесли,

Мне про Россию расскажи»
«Я изложу всё без утайки.
Она сама себе хозяйка.
Народ её не лыком шит.
И, как медведь среди лужайки,
Россия ленная лежит.

Подобная скорей горе —
Не обойти её, не сдвинуть,
И мне пришлось её покинуть.
Случилось это в ноябре,
И века не успело минуть,
Как грянул выстрел на заре .

Но по порядку. На Земле,
Как ручеёк среди порогов,
Я веселился меж пороков,
Людских страстей… На помеле
Младые ведьмочки в чертоги
Мои слетались. На козле,

В золе измазав ради смеха
Лицо своё и ягодицы,
Скакала юная блудница.
Разгул да пьяные потехи.
Мог всякий гость ко мне вломиться
И жить хоть сколько без помехи.

Да я ведь людям помогал,
Заветных целей добиваться.
Коль счастья нет, куда деваться?
Тут я услуги предлагал,
Чтоб не страдать, а наслаждаться
Мог человек, а забирал

С известною отсрочкой душу
(по сути дела — ничего).
Кому ж душа милей всего,
Того, с почтением послушав,
Без гонорара своего,
Законы чести не нарушив,

Тотчас же рекомендовал,
Конечно, в рай. Я разве против?
Всяк человек душе и плоти
Свою дорогу выбирал.
Будь то монах или юродив,
Я даже не претендовал.

Людской народец веселился,
Грешил, молился, изучал,
В измене друга уличал,
Писал холсты, над рифмой бился,
О лучшем будущем мечтал.
Покой же людям только снился.

Но мало кто осознавал,
Что в беготне да суматохе,
В борьбе за пяди да за крохи,
В умении сжимать штурвал,
Когда накатывает вал,
В полёте на последнем вздохе

И есть минуты наслажденья.
Пера ли росчерк, взмах меча,
Движенье кистью, иль с плеча
Удар, иль страстью упоенье,
Слова со зла да сгоряча, —
Вот жизни дивное горенье.

На этой огненной стихии
Не наяву и не во сне
Я нёсся где-то в вышине,
Но лаптем сбит, упал в России.
Меня ж, влетевшего извне,
Не стали бить, а отходили.

«Страшенный всё-таки, как чёрт!
Ужели впрямь сам бес свалился?!»
Народ, входя в избу, крестился.
Я затаился, будто мёртв,
А под покровом ночи смылся,
Да призадумался насчёт

Здесь погостить и вот остался,
И долго счастлив был вполне.
Ах, были здесь так рады мне.
О! Я без дела не шатался.
Все обращались к Сатане.
И с кем я только не встречался.

В домах людских и диких кущах
Простолюдинов и царей —
Всех обучал, как жить мудрей,
А их загадочные души
Всех душ мне сделались милей,
Сам русский воздух был мне гуще.

И я подумывал, ей-ей,
Что, может быть, я снова русский,
Меня Иваны да Маруськи
Взашей не гонят из дверей,
Порой и в дом, и в сердце впустят.
Запретных книжек дай, идей.

Тут некто Карло с бородою
Моей России удружил,
Своих воззрений заложил
Дурное семя. Сам собою
Растёт сорняк. Он предложил
Всем людям жить одной семьёю.

И всё по чести поделить,
А не тянуть тугую лямку
Учил. В России на полянках
Поклонники поговорить
Сходились. Я из адской склянки
Им маслица спешил подлить.

Ученье Карло растекалось
Стремительно, как быстрый яд,
Спешили мы расширить ад,
Ведь старого-то было мало,
Скорей, они уже летят,
Как пламя адское сияло!

Вот-вот рванёт, и… грянул залп
Из пушки крейсера «Аврора».
А значит, хватит разговоров,
И, значит, «караул устал»
И красного хотят террора.
Я вдоль по Невскому бежал,

Я, было, руки простирал
К своим. Я чувствовал: свои,
Кричал: «Матросики, братки!»
Приклад мой череп раскромсал,
Потом… ботинки-утюги…
И старший «маузер» достал.

«Товарищ, береги патроны,
И так он больше не жилец», —
Вмешался пожилой боец,
И штык достал меня проворный.
«Ты прав, Семёныч, молодец.
Вот контра! Ишь, из благородных».

Так чёрта выгнали взашей.
«Тебя, мол, нет», — они сказали.
Лихие времена настали
Красно-коричневых царей,
Когда планету оседлали
Чудовища, друг друга злей.

Такое действо разыгралось!
И что там шалости чертей,
Коль нет управы на людей.
Россия в корчах надрывалась,
Всяк норовил в неё гвоздей
Забить. Угомонились малость

К концу столетия, и вот
Признали: «Много ошибались», —
И каялись, и сознавались:
«И там, и здесь, мол, недочёт.
Немного потерпеть осталось,
Ещё один переворот —

И жизнь нормальная начнётся…»
Но лишь упало с глаз бельмо,
Глядят, ан новое ярмо
На шею стёртую кладётся,
И снова на Руси клеймо:
Иль «продано», иль «продаётся».