Энтони Варенберг - Рыжая Соня и Врата Немедии

И не удивительно: они покинули Дарфар не только без денег и сносного оружия, но и практически без одежды, да еще нанесенная на тела и лица раскраска, от которой не так-то легко было избавиться, придавала обоим явно привлекающий излишнее внимание вид. Согласно легенде, кое в чем соответствующей действительности, которую придумали спутники, они были мужем и женой, уроженцами Немедии, в погоне за сокровищами Города явившимися в Дарфар, где заблудились в лесах, а поле попали в какое-то дикое племя и лишь чудом спаслись от каннибалов.

Доказательством «подлинности» этой истории служила именно раскраска, якобы означавшая, что они были предназначены в жертву кровожадным демонам джунглей.

Чтобы не вдаваться в подробности, описывая свои злоключения в ужасных враждебных лесах среди дикарей, Муонг вспомнил о своем прошлом актера и ловко изображал человека, почти потерявшего рассудок от страха и страданий: как только ему начинали задавать вопросы, он принимался трястись всем телом, размазывать по лицу слезы и бормотать нечто совершенно невразумительное, указывая на ужасные шрамы, пересекавшие его живот, а при одном лишь упоминании о Городе разражался нечленораздельными выкриками.

Соня, якобы, сумела сохранить остатки памяти и рассудка, но и от нее мало чего удавалось добиться. Она с невероятным упорством твердила одно и то же:

— Умоляю, помогите нам, мы хотим попасть домой!

Кончилось тем, что их история, мгновенно облетев Сухмет, дошла до правителя, милостиво предложившего несчастным мученикам почтить своим присутствием его замок-святилище.

Подобных по роскоши зданий Соне доводилось видеть редко. Центральную его часть составляли две галереи, внутренняя и внешняя, соединенные тремя проходами, посередине внешняя галерея разделялась рядом колонн, которые украшали и вход в нее. Когда-то крыша дворца выглядела плоской, но позже все здание было надстроено: над средней частью возвели еще один этаж, служивший ныне главным святилищем.

Вход в него охраняли две колонны, изображавшие пернатых змеев; их каменные тела покрывала живописная раскраска всех цветов радуги.

Весь фронтон храма украшали фрески — двуглавые змеи и многочисленные боги. И внутри он был богато украшен: широкая полоса, покрывающая всю восточную стену святилища, изображала ночное небо с россыпью звезд, а меж ними опять-таки двуглавые змеи. Фрески располагались и по остальным стенам: они рассказывали о битвах и торжествах, изображали, например, нападение воинов на селение, защитники которого с большими щитами в руках контратаковали, а за спинами победителей вновь поднималось могучее божество в, виде гигантского змея…

Живописные украшения святилища были выполнены изумительной сине-зеленой краской по черному грунту.

По западной стене в расположенных друг над другом полосах фресок перед Соней предстал весь необычайно сложный стигийский пантеон.

Некоторых богов она узнала: например, того, которого называли Опускающимся богом заходящего солнца, он занимал в пантеоне центральное место.

Соня и Муонг предстали перед Тулумом, правителем Сухмета.

Они оба были теперь облачены в обычные здесь одежды, то есть мужчина носил так называемые эш — белые штаны и такую же рубаху, на ногах — сандалии из оленьей кожи, а девушка — уипиль, рубаху с короткими рукавами, и простую белую юбку, полностью скрывавшую ноги.

Тулум поприветствовал их и выразил желание собственными ушами выслушать историю их скитаний. При этом Муонг начал что-то встревоженно мычать, но Соня незаметно и довольно ощутимо ущипнула его за бедро, чтобы не переигрывал, и тот замолк.

— Мой бедный супруг все еще в очень плохом состоянии, — извиняясь, пояснила она, — он порой и меня-то перестает узнавать, и даже собственного имени вспомнить не может. Мы ведь все время подвергались страшным издевательствам со стороны лесных дикарей, от этого не трудно лишиться рассудка. Я и сама помню не все, однако постараюсь извлечь из своей памяти как можно больше, дабы не разочаровать твой интерес, правитель.

Тулум оказался человеком еще довольно молодым и, очевидно, любопытным до всяких диковинок, в качестве одной из которых расценивал Муонга и Соню.

Пожалуй, чтобы заслужить его расположение, достаточно было вдохновенно врать, сдабривая повествование леденящими кровь подробностями своих мытарств и не скупясь на неожиданные повороты вымышленных событий.

На подобные вещи Соня была мастерица и не сомневалась в том, что сумеет сделать свой рассказ равно душераздирающим, захватывающим и убедительным.

Однако безмолвно застывший у трона правителя человек — жрец? советник? она не сразу поняла, — девушке явно не понравился: его взгляд казался слишком умным, проницательным, испытующим. Соня ощутила легкий укол тревоги.

Впрочем, разделить трапезу с Тулумом она не отказалась.

Муонг, похоже, мучительно завидовал Соне из-за того, что она выступала основным рассказчиком, ему тоже хотелось добавить кое-что от себя, но такое неожиданное прояснение памяти могло вызвать определенное недоумение. Поэтому он развлекался тем, что поглощал все подряд, не соблюдая никаких приличий — что взять с бедного безумца! — и привлекал к себе внимание, запихивая в рот куски мяса чуть ли не обеими руками, время от времени рыгая и довольно урча, точно животное.

— Пожалуй, ему не стоит позволять столько есть, — скроив сочувственную мину, проговорила, наконец, Соня, которую учиняемое спутником безобразие с каждым мгновением раздражало все больше. — Знаете, мы столько времени питались лишь сырыми змеями и лягушками, да и то не досыта, что теперь подобная невоздержанность может оказаться попросту для моего супруга попросту губительна.

— И… калом… горилл, — с набитым ртом добавил Муонг, вцепившись зубами в превосходно запеченного фазана; его взгляд при этом продолжал отсутствующе блуждать по изукрашенным фресками стенам.

Утонченный Тулум стремительно позеленел, уставившись на своего гостя и мужественно сражаясь с подступившей к горлу тошнотой.

«Ладно, — подумала Соня, — я тебе сейчас устрою развлечение, комедиант несчастный!»

— О, мой драгоценный Эльбер, — жалостливо воскликнула она, всплеснув руками, — посмотрите, ему же в самом деле плохо! Конечно, после такого долгого голода… Всемилостивый правитель, яви свое милосердие этому мученику, повели вызвать лекаря> дабы мой муж не окончил свои дни столь бесславно, и пусть тот окажет ему помощь… он, конечно, станет отчаянно сопротивляться, но промывание желудка совершенно необходимо для его же пользы…

— Безусловно разумное решение, — согласился Тулум, и Муонга немедленно увели: он, как и предположила Соня, орал и отчаянно сопротивлялся, однако помочь ему это уже не могло.