Энтони Варенберг - Рыжая Соня и Врата Немедии

— Это же просто смешно, Мельгар! Он принял придуманные людьми правила, но поверь, что даже самый младший из богов легко обойдется и без них! — девушка почти кричала, наступая на советника. — Они были прежде людей и будут, даже если мы все умрем и никто не будет воздавать им вообще никаких почестей!

Будут грозы над горами, и лавины, и камнепады, и дожди, и снег, и радуга, и если Тлалоку станет тогда чего-то не доставать, так вовсе не подобострастного бормотания, а глаз, способных видеть эту красоту, и сердец, сжимающихся от восторга перед его могуществом! Никакому богу не нужен ни твой страх, ни ты сам — посмотри на себя, ты, жалкий корыстный ростовщик, который угрозами или обманом хочет получить для себя вечность! Тебе нужен талисман Элгона? Зачем?! Чтобы войти в Город по ту сторону черты, ступить за его прозрачные врата — да, боги мои, он же тебя не примет, хоть ты с ног до головы обвешайся тысячами талисманов, потому что ты вонючий хорек, и тебе не место там, где царствует Свет! А если ты мне не веришь — так на, попробуй взять его у меня, вот он, ключ от этих врат— если ты достоин его!

Соня протянула камею Мельгару на раскрытой ладони: талисман сиял и пульсировал в руке девушки, как живое сердце мира.

Советник смотрел на него с яростным вожделением, но взять, выхватить не решался. Эта странная особа говорила так, словно вещала от лица самих богов. И он отступил, осторожный, недоверчивый — знал, чуял: она права. Ничего, подумал Мельгар, я умею ждать. Она самоуверенна, но мой срок еще придет… видят боги, придет!

— Оставь его себе, ах-кан, — он улыбнулся одними губами, — а кто из нас лучше знает нрав Тлалока, еще неизвестно. Так что, если понадоблюсь… я буду поблизости.

Он бесшумно отошел, и Соня только моргнула — даже силуэта Мельгара не увидела: как сквозь землю провалился.

Ее собственное сердце еще продолжало учащенно биться: слова, только что произнесенные — откуда они, именно такие, пришли к ней?

— Ты подсказал? — обратилась девушка к талисману: но руки-лучи не ответили ей.

Соня огляделась в поисках Эльбера. Этот-то куда девался? Ах да, вспомнила девушка, он же разговаривал со стариком о гончарной мастерской.

Где она может находиться?

Соня спросила об этом у одного из пастухов, и тот показал ей направление. Своего спутника она обнаружила сидящим на корточках возле гончарного круга, а старик что-то возбужденно ему объяснял, настороженно замолчав при появлении Сони.

— Эльбер, — сказала девушка, — ты чем занят? Нам надо идти.

— Подожди, — отмахнулся он, — дай мне время хотя бы до утра, я должен исполнить обещанное.

— Да ты не то что до утра, до будущей луны не управишься! Так мы и будем торчать в этих горах, что ли? — от всей души возмутилась Соня. — Ты сколько лет глины-то в руках не держал?

— Файлир мне поможет, если я сделаю что-то не так, — упрямо гнул свое Эльбер, — но я и сам многое помню.

— Хорошо, — сдалась девушка, — тебя все равно не переубедишь…

Чтобы не тратить зря времени, она привалилась спиной к стене и прикрыла глаза… а проснулась от того, что ее спутник настойчиво тряс ее за плечо.

— Бара… Бара, посмотри!

Она разлепила глаза, чувствуя, как от неудобной позы затекло все тело. Сколько же прошло времени?.. Подсчитать или сообразить она не успела. Эльбер осторожно держал в руках кувшин, примерно такой же, какие она видела в святилище, только вместо малопривлекательной морды полузверя с выпученными глазами на нем было изображено лицо Элгона, подобное портрету на алтарной плите.

— Ты сделал? — спросила Соня.

Эльбер кивнул.

— Теперь бог грозы знает, кому я служу, и пропустит нас, — уверенно проговорил он. — Файлир сказал — сохранит и отнесет в святилище, ему хорошо известно, куда идти.

Старик просто сиял, переводя взгляд с Муонга на Соню.

— Может, остался бы? — спросил он. — Мог бы великим мастером стать… когда-нибудь. Подумай!

— Нет, отец; прости, но у меня другой путь, — ответил Белый Воин.

— Ну, ты, как видно, с голоду нигде не умрешь, — заметила Соня. — Есть хоть что-нибудь, чего ты не умеешь?

— Я никогда ни от какой работы не бегал.

— А воровать тебе приходилось?

— Зачем, если руки откуда надо растут? — искренне удивился он. — Понимаешь, я просто представляю себя каким-нибудь другим человеком, и поэтому очень быстро учусь любому ремеслу, главное, чтобы получалось красиво. Я и клинки когда-то ковал, и рукоятки к ним сам делал по своим же рисункам- А в Бельверусе поначалу чем только ни приходилось заниматься! Но я не жалею. У человека ведь только одна жизнь, а успеть хочется много, во всяком деле испытать себя, и после себя еще что-то оставить. Ну, радость завтрашнего дня, если можно так выразиться… А о чем с тобой говорил Мельгар?

— Порадовал обещанием все время крутиться возле нас. Как стервятник в ожидании своего куска падали. Отнять талисман Элгона он не решается, но искренне надеется дождаться, когда Я сама на коленях начну умолять его избавить меня от него. Но в таком случае ждать нашему другу придется очень, очень долго.

Соня невольно огляделся, словно рассчитывая увидеть советника.

— Так, думаешь, он теперь от нас не отвяжется?

— Ни за что. Он просто помешался на талисмане. А ты о чем думаешь?

— О Килве. Если бы ты знала, как я хочу туда вернуться…

— Зачем? — вырвалось у девушки. — Опять стать гладиатором?

— Играть, — ответил Эльбер. — Я бы хотел сам написать новую драму, которой еще не было. Рассказать людям об Элгоне… и показать им, каким он был. Я знаю, отчетливо представляю себе, как это сделать. Маргиад сказала правду — нельзя предавать то, чему призван служить. Ведь я родился под звездой Читра-Накшатра, покровительствующей актерам…

— Какое странное название!

— Она так в Вендии называется. Мне рассказал тот знахарь, Таймацу.

— Ты веришь, что судьбы людей определяют звезды?

— Конечно, верю, — убежденно сказал он. — А иначе как можно объяснить, что я не могу жить без театра?

— Ну, в Дарфаре ведь как-то обходился, и даже, вроде бы, утверждал, что счастлив!

— В Дарфаре?! Да ведь каждый мбонго — музыкант и актер, разве ты этого не поняла, Бара? Вспомни праздники Детей Змеи, их песни и то, как они рассказывают свои мифы — они же играют, даже когда охотятся или воюют!

Для мбонго это не развлечение, а такая же важная часть жизни, как еда и сон. Я никогда не забуду, как эти простые люди приняли меня, и я стал им служить… охотником я сделался не сразу, но мне хотелось быть полезным племени, и я всему научился. Когда я убил своего первого кабана, они так радовались и поздравляли меня с удачей, словно я совершил великий подвиг, а потом устроили праздник в мою честь, и я танцевал и пел вместе со всеми.