Энтони Варенберг - Рыжая Соня и Врата Немедии

— Как?.. Я-то думал, что ты появился только после моего поединка с Кавабом, в Бритунии.

— Ты все время спрашиваешь, перебиваешь, слушаешь только самого себя и разговариваешь так много, что мне хочется снова заткнуть тебе рот. Ты как болтливая обезьяна, — с легким раздражением заметил Таймацу.

— Извини меня, — смиренно ответил его собеседник, по-видимому, не имевший ни малейшего желания оспаривать его превосходство и власть.

— Я наблюдал за тобой и видел, что ты отличаешься от других гладиаторов. Ты не был похож на них, и то, как ты проводил бой, напоминало танец. Мне это нравилось. У тебя природный дар сражаться, чувство меры и вкус. Ты слышал музыку боя… Тебе от природы было свойственно умение и собирать вовремя все силы, и расслабляться, и сосредоточиваться на достижении цели… и, главное, видеть мир во всей полноте и относиться к себе как к частице этого мира, логичной и необходимой в данное время в данном месте. Редчайший талант, призвание, но интереснее всего было то, что ты сам не имел понятия о своих способностях и считал, что тебе просто везет.

Но действительно выдающимся бойцом тебя делали еще два удивительных качества — спокойствие и искренняя доброжелательность, да, именно доброе отношение к миру и людям. Тебя не ослепляла ярость… я смотрел и любовался тобой.

Пока мудрец с Радужных островов говорил, Эльбер совершенно извелся от того, что ему хотелось задать новый вопрос, однако тот, отлично все замечая, не позволил ему этого сделать.

— Откроешь рот не раньше, чем я закончу. Последний твой бой стал для тебя роковым потому, что в тебе сломалось нечто очень важное. На арену вышел не ты прежний, но озлобленный и растерянный человек, и человек этот был обречен с самого начала. Он не видел и не понимал своего противника, потому что перестал понимать самого себя, утратил чувство гармонии мира, а вместе с нею — точность удара, безошибочность движений. Я с самого начала знал, чем это для тебя закончится. Мне стало жаль тебя так же, как бывает больно смотреть на сломанный стебель прекрасного цветка, и потому я последовал за тобой в Бритунию, дабы сложить заново твои кости и собрать осколки души. Это была трудная работа, ты с невероятным упорством противился мне… Твое тело выглядело не так уж плохо, зато все остальное казалось просто безнадежным. У тебя были мертвые глаза… дух бойца почти покинул тебя, и ты перестал слышать музыку поединка. Но со временем многое вернулось. Увы, мне пришлось отложить собственные планы, касающиеся тебя — человека, которого я видел своим учеником. Я отпустил тебя, позволил уйти надолго, на годы и годы. А теперь ты пришел назад, и я рад тебя видеть. Ну, так что ты же хочешь мне сказать теперь, Эльбер?

— Я не понимаю, Таймацу. То ты говоришь, что я вообще не боец, то хвалишь мои якобы необыкновенные способности…

— Хорошая глина — далеко еще не кувшин. Прекрасный кусок мрамора — не скульптура. Ты всего лишь материал, но такой, с которым можно было бы работать. Никакого противоречия в моих словах нет.

— А что ты можешь сказать обо мне? — не вытерпела Соня. — Извини, что вмешиваюсь, но мне было бы интересно узнать твое мнение…

— Ты — уже ограненный бриллиант, с тобой работали умелые руки, но не мои. Переделывать то, что сделал другой мастер, я не стану. Но кое-что показать могу. Просто добавить к уже имеющемуся.

— Но я нашла все твои ловушки, какие имелись в доме, а ты за это меня едва не прикончил!

— Не за это. И ты, кстати, нашла далеко не все, можешь не обольщаться. Но ты так явно лопалась от гордости, что мне захотелось тебя слегка проучить. Можно сказать, если Эльбер сомневается в себе слишком часто, то ты, наоборот, излишне самоуверенное создание. Вам обоим и в голову не приходит, что в прошедшую ночь возле дома крутилось по меньшей мере двое неизвестных мне людей, и не думаю, чтобы их интересовал я.

— Тогда кто же? Неужели мы? — удивилась девушка. — Но никто ведь не знает, что мы здесь.

— В первую очередь — ты, — уточнил Таймацу. — А еще вернее — та вещь, которую ты хранишь у себя. Я же всего лишь ясно показал вам, что если игра станет смертельной, вы не сможете достойным образом себя защитить.

— Знаешь что, — раздраженно прищурилась Соня, — до сих пор я как-то обходилась собственными убогими силами, а мне приходилось, можешь поверить, выполнять такие задания, когда вопрос о жизни и смерти приходилось решать на каждом шагу. Как видишь, я до сих пор жива! И я вовсе не думаю, что мне просто везло.

— Ты — хайборийская представительница избранной касты Призраков, не так ли?

— При чем тут, какая-то каста? — не поняла девушка. — Я — сама по себе.

— Настоящий Призрак всегда — сам по себе, — согласился мудрец. — Он просто не имеет права полагаться на кого-то еще. Я вижу, как ты относишься к хорошему оружию, ко всему, что может помочь при нападении или обороне.

Соня все еще не вполне понимала, кто же такой этот человек.

— Я знаю, ты — друг, Таймацу, — сказала она, — ты почему-то хочешь нам помочь, но методы у тебя, должна заметить, несколько необычные.

— Жестокие, как сама жизнь, — уточнил «невидимка». — Ничего. Меня учили еще более сурово, и я благодарен за это своим учителям. А моя помощь вам понадобится, и очень скоро. Я не могу допустить, чтобы имеющаяся у тебя бесценная вещь попала в нечистые руки. Я видел ее. И я знаю, что это такое.

Откуда уроженец Радужных островов мог знать о талисмане Сына Света? Девушка насторожилась.

— На поиски этого талисмана отправлялись и мои соотечественники, — сказал Таймацу. — Посвященные слышали о нем, как и о Черте Миров, которая пролегает…

— В Стигии, в Сухмете, — воскликнула Соня, не дослушав.

— Ничего подобного! Она — везде. В любом месте можно ее пересечь, — покачал головой мудрец. — Но не каждый на это способен. Единый бог — единый народ…

Эти слова прозвучали, точно пароль.

— Мечта Сына Света. — Эльбер всем телом подался к Таймацу, — и ты знаешь о ней, как и о нем — об Элгоне!

— За эту мету и веру я лишился своей родины и стал изгнанником на земле, — очень тихо проговорил островитянин. — Б стране, где верят в три тысячи тридцать трех богов, мне не нашлось места, потому что я полагал, что все они — суть проявления одного-единственного. А ведь это так просто понять! Вот. зять хотя бы тебя, Эльбер. Я вижу перед собой одного человека. А ты — и боец, и актер, друг для одних и беспощадный враг для других, отец для своих детей, но сын своего отца, много зим назад ты был ребенком, пройдут годы — станешь стариком, если доживешь до преклонных лет, конечно. Но это не значит, будто в тебе — множество разных людей!

— Правильно, — согласилась Соня. Рассуждения Таймацу были для нее откровением, но с ними трудно было не согласиться. — Кто научил тебя этому?