Владимир Серышев - Гость волшебного мира. Книга первая: Незнакомец

И стремительно кинулся к двери, распахнув её, будто сшиб ураганом. Охранник в коридоре вскочил со стула.

– Поднять в мой кабинет! Сейчас же! – отчеканил ему Фарбаутр, и порывистым шагом рванул вдоль камер, прочь из подвала.

Не видя ничего вокруг, он пролетел по коридору до решётки – часовые поспешно её распахнули. Весь пребывая в своих мыслях, взмыл по лестнице наверх. Его всецело занимало, поглощало только то, что предстояло сейчас сделать – совокупность ряда сложных задач, с не очень ясным результатом.

Ворвавшись в свой кабинет, Фарбаутр свернул к глухой стене, обшитой дубовыми панелями. Вдавив одну из них, он сдвинул её вправо. Большой квадрат со скрежетом отъехал, явив взору нишу, в которой помещался сейф.

Не снимая перчаток, Фарбаутр покрутил металлический циферблат, вслепую набрав шестизначный код. Тотчас раздался железный щелчок, но Фарбаутр даже не коснулся ручки сейфа.

Развернувшись, он шагнул к столу, бросил на него досье Горака. И открыв папку, принялся быстро пролистывать страницы, словно и забыл о сейфе.

Дойдя до рапорта агента о встрече с Гораком, Фарбаутр ткнул жезлом, как указкой, в строчку: «в 21.25 объект был обнаружен в своей комнате, в невменяемом состоянии».

«Двое суток назад» – дополнил сам себе Фарбаутр.

За его спиной резко вжикнул диск циферблата на сейфе, автоматически крутанувшись обратно. И прозвучал второй щелчок.

Фарбаутр застыл на мгновение. Затем, тихо и аккуратно положил чёрный жезл поперёк раскрытой папки. И подойдя к сейфу, бережно отворил его тяжёлую дверцу.

Внутри стоял деревянный, резной короб, с длинной, кожаной лямкой – вешать на плечо.

Фарбаутр протянул руку к коробу и взял с крышки лист – фото белокурой девушки в военной форме. Чёрно-белый снимок полыхнул во тьме сейфа золотым сиянием.

Девушка и правда, вызывала ассоциации с ювелирным украшением: бриллиантом, или с целым алмазным колье.

Её лицо – безукоризненный овал, идеальный образец арийской расы – казалось выточенным из слоновой кости. Но, в нём не сквозило ни намёка на надменность и высокомерие недостижимой богини.

Глаза красавицы лучились озорством шаловливой улыбки, ямочки кокетливо темнели на округлых щеках. Стрижка каре, как у подростка, упрямо не хотела сохранять свою строгость. Задорно растрепавшиеся локоны словно спутал ветер.

Внизу, мелкой волной бежала элегантная, миниатюрная строчка: «Ты – мой, а я твоя – Элли. 10.V.1938.»

Фарбаутр неподвижно смотрел на фото, будто ждал чего-то. Или соблюдал условия некоего ритуала, известные лишь ему и девушке на снимке.

Затем, положил фотографию на верхнюю полку сейфа, и вынул деревянный короб.

Миг спустя, в дверь несмело постучали.

– Быстрее! – гаркнул Фарбаутр, ставя короб на стол.

Чеха – издали похожего на человека без кожи – ввели в кабинет два конвоира. Оба, с запредельным ужасом, держались от него подальше. Фарбаутр – рукой в перчатке – вполоборота ткнул им пальцем в пол по центру кабинета.

– На стул!

И откинул крышку короба. Он был заполнен десятками мелких пузырьков – стеклянных, жестяных – расфасованных по узким ячейкам. Их пробки, одинаково маленькие и чёрные, как угли, смотрелись зловеще.

Фарбаутр вынул из короба верхнюю секцию позвякивающих флаконов. Под ней пряталась вторая. Здесь пробки сияли золотом и серебром. Фарбаутр извлёк и её, поставив рядом с первой на столе. А в коробе оказалась третья, с пузырьками, сплошь запечатанными сургучом: коричневым, красным и синим.

Конвоиры усадили Горака на стул, в точно указанном Фарбаутром месте: посередине кабинета. Вновь застёгнутый на все пуговицы, чех не издавал ни звука, глядя в пустоту неживыми глазами.

Из коридора в кабинет ступил фон Зефельд, бестолково сжимая в руках свой портфель.

– К дежурному! – велел ему Фарбаутр – Русских сюда!

И снова кинулся к стенным панелям, где отодвинул вбок другой дубовый квадрат. За ним открылась ниша, заставленная ретортами, пробирками, мензурками, и тому подобной посудой для химических опытов.

Фарбаутр выхватил оттуда небольшую колбу, и плоский металлический контейнер – стерилизатор для шприцев.

Быстро разместив это всё на столе, Фарбаутр извлёк со дна короба жестяной пузырёк, запечатанный синим сургучом.

С хрустом сорвав с горлышка печать, он вылил в колбу плотную белую жидкость, цвета густого тумана. И следом же бросил туда переломленный надвое синий сургуч. После чего, накрыл колбу тонким, алюминиевыми колпачком.

И – моментально потерял интерес к этой склянке, переключившись на досье Горака.

Вернулся фон Зефельд, доложил:

– Сейчас будут.

Его взгляд сразу приковался к столу – к диковинному коробу, и сверкающим пробкам, похожим издали на коллекцию серебряных и золотых монет. Чёрные и сургучные же навевали мысли об алхимии, и эликсирах бессмертия.

Завороженный, точно ребёнок, фон Зефельд приблизился. И один за другим, принялся вынимать флаконы из разных секций и ячеек.

В жестяных глухо бултыхалась жидкость. В стеклянных же хранились порошки: кислотно-зелёные, ядовито-розовые, едкие жёлтые, устрашающие чёрные, безликие серые и многие другие. Кристаллические; в гранулах; мелкая крошка; песок и пыль – одинаковых фон Зефельд не обнаружил.

– Это всё оттуда? – спросил он, рассматривая каждый пузырёк на свет. – Из Тибета?

Фарбаутр спешно пролистывал страницы в папке. Впрочем, фон Зефельд и не рассчитывал на ответ. Краем глаза он уловил бурление в колбе и переключил внимание на неё.

Синие обломки сургуча растворялись в белой жидкости. И она закипала, будто под огнём, окрашиваясь в фиолетовый цвет, а колбу заполнял кисельный дым.

Коридор огласился грохотом множества сапог. В дверном проёме кабинета возник запыхавшийся Бородач, начальник роты полицаев.

– Господин Фарбаутр… – выдохнул он, глотая окончания слов. – По вашему приказу…

Позади него толпилось не меньше двадцати подчинённых.

Фон Зефельд, хмыкнув, покосился на брата. А он – даже не глянув в сторону Бородача – придвинул к себе железный, плоский контейнер и закупоренную, кипящую колбу.

Бородач бестолково метнул глазами в сторону сейфа, ниши с пробирками. И выжидающе уставился на согнутую спину чеха, догадываясь, что предстоящая работа будет связана именно с ним. Лица Томаша Горака, ему, как и остальным полицаям, было не видно.

Но страшная тёмная сетка вен на шее выделялась сразу. Бородач – против своей воли – инстинктивно подался вперёд, чтоб разглядеть получше. А затем, испуганно попятился, в глазах его отчётливо мельтешило: заразный!

Фон Зефельд с озорством и любопытством наблюдал за мимикой Бородача, читая мысли полицая, как в книжке. Тупой, примитивный крестьянин, решивший, что немцы сотворили с пленником какую-то гадость, и не рискуют теперь к нему прикасаться. Ну, а русских, вроде, и не жалко.