Катарина Макги - Принцесса Америки [litres]

– Дафна. Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь.

Итак, Итан не собирался ей помогать. Ладно. Дафна сделает это сама. Так же, как она делала все остальное.

– Хорошо. Ты прав, – согласилась она слишком быстро, чтобы он обманулся. – Я найду другой путь.

Но, конечно, у Дафны был только один путь. Вперед и вверх, как всегда.

Той ночью во дворце она добавила несколько таблеток снотворного в напиток Химари.

Это было легко, правда; никто не знал, что Химари и Дафна на ножах. Дафне нужно было только попросить другую девушку отнести этот бокал вина своей подруге.

Химари быстро стала заметно пьянее, ее слова звучали громче и резче, а затем через несколько минут она вернулась в гостиную. Дафна стояла рядом с дверным проемом в компании Джефферсона, наблюдая, как Химари откинула голову на дорогие подушки дивана и закрыла глаза.

Вечеринка несколько часов проходила вокруг Химари. Дафна видела, как офицер охраны Джефферсона хмуро смотрел на спящую фигуру, но не пытался что-либо сделать, что Дафна нашла обнадеживающим. Гвардеец прошел медицинскую подготовку – если бы Химари была в опасности, разве он не понял бы?

Ночь нарастала, люди напивались, и потерявшая сознание девушка стала чем-то вроде мема. Люди делали с ней селфи, показывая большой палец перед Химари, из чьего открытого рта бежала слюна прямо на диван. Дафна не удивилась. Химари всегда держалась гордо и замкнуто, а унижение гордых было одним из любимых источников развлечения человечества.

Судя по злому взгляду Итана, он понял, что она натворила. Но Дафна сделала все возможное, чтобы держать его на расстоянии. Ей было достаточно хлопот и без его самодовольных обвинений.

Наконец, поздно ночью он поймал ее одну.

– Не могу поверить, – прошептал Итан, кивая в сторону Химари.

Дафна пожала плечами. Она знала, что план абсурдный, но какой у нее был выбор? Ее репутация, ее отношения были на грани.

– Химари будет в порядке. Ее гордость немного пострадает, но она переживет. Я правда за ней присматриваю, – добавила Дафна жалобным голосом. Неважно, что сказала Химари, пусть она отбросила их годы дружбы, как кучу мусора, Дафна никогда не причинит ей вреда.

Итан бросил на Дафну странный, непостижимый взгляд.

– Что ты собираешься делать, донесешь на меня? – потребовала она, с вызовом вздернув подбородок.

– Ты знаешь, что я не стал бы. – Он помолчал. – Ты – ужасная. – Слово до странного походило на комплимент.

– Ужасно умная, – поправила Дафна.

Смех прогремел глубоко в груди Итана. На мгновение Дафна почувствовала, что задается вопросом: каково было бы чувствовать этот смех – действительно чувствовать, кожа к коже с Итаном.

– Напомни мне никогда не становиться на твоем пути, – сказал он ей.

– Думаю, ты знаешь, что лучше и не пытаться.

Они молча пошли в другую комнату, к столу с напитками, и застряли там. Дафна заставила себя не обращать внимания на мерцающее чувство, которое взгляд Итана пробуждал в ее груди.

Никто из них не видел, как Химари сонно поднялась с дивана и направилась к задней лестнице. Даже в своем состоянии лекарственного дурмана она была полна решимости пойти в спальню Джефферсона, чтобы рассказать ему правду о Дафне. И, вероятно, по другим причинам.

Только услышав отчаянный крик Химари, Дафна поняла, что подруга споткнулась на полпути вверх по лестнице – и рухнула прямо вниз.

Дафна поерзала на больничном кресле, все еще держа руку подруги. Больше всего ей хотелось, чтобы все было иначе. Чтобы она послушала Итана, когда тот пытался отговорить ее от этого нелепого плана, чтобы она попыталась договориться с Химари – черт, да чтобы она сделала то, чего требовал Итан, и сама сказала Джефферсону правду.

Потерять девственность с Итаном было достаточно плохо, но опоить Химари оказалось куда хуже. Не имело значения, что Дафна только хотела, чтобы подруга потеряла сознание и уснула. Это была ее вина, что Химари упала и ударилась головой, – ее вина, что подруга лежала в коме последние восемь месяцев.

Никто не мог узнать правду о той ночи. Особенно Джефферсон.

– Прости, – снова прошептала Дафна и вздохнула.

Что сделано, то сделано, и теперь, когда это произошло, Дафна увереннее стояла на своем пути, чем когда-либо прежде. Она потеряла слишком много: причинила боль подруге, променяла последние изодранные клочки своей совести, – чтобы сейчас сдаться? Ей нужно было дойти до конца. Слишком много жертв было принесено, и оставалось только идти вперед.

Дафна резко подняла глаза. Она ощутила небольшое давление.

По позвоночнику пробежала дрожь. Дафна уставились на лицо Химари, но оно было таким же пустым, как и прежде. Тем не менее ее пальцы едва ощутимо сжались вокруг руки Дафны. Как будто Химари хотела заверить свою подругу, что она все еще там.

Или дать ей понять, что она слышала каждое слово, которое сказала Дафна.

Это моя вина. Это моя вина.

Слова снова и снова звучали в голове Беатрис ужасной, отвратительной мантрой, и она ничего не могла сделать, чтобы развеять их, потому что знала – это правда.

Беатрис сказала отцу, что не хочет быть королевой, что она собирается отказаться от своих прав и титулов, чтобы выйти замуж за гвардейца, и у того случился сердечный приступ. В прямом смысле.

Отче наш, сущий на небесах… Все молитвы, которые Беатрис запомнила в детстве, возвращались назад, их слова наполнили ее горло. Она продолжала читать их, потому что они давали ей повод занять свой мозг, оружие, чтобы противостоять непреодолимой вине. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит .

Но о какой любви говорил этот стих? Которую она испытывала к Коннору или к отцу или о любви к своей сестре? Как насчет любви, которую Беатрис чувствовала к своей стране?

Если ее отец умрет…

Она не могла закончить это предложение. Беатрис хотела кричать, бить кулаками по стенам и выть от муки, но в ней был стержень, который отказывался позволить ей сломаться.

Коннор был здесь, в форме. Он ненавязчиво стоял у стены в комнаты ожидания, пытаясь поймать взгляд Беатрис, в котором она ему упорно отказывала. Принцесса не могла заставить себя отослать его, но и не смела заговорить с ним наедине.

– Ваше Королевское Высочество, Ваше Величество. – Один из врачей замер в дверях, обращаясь к Беатрис и ее маме. – Могу ли я поговорить с вами обеими?

Беатрис почувствовала, как ее сердце заметалось в груди. Она кивнула, не доверяя своему голосу, и последовала за мамой в коридор.