Катарина Макги - Принцесса Америки [litres]

– Я знаю, – тяжело сказал он, кивнув. – Знаю.

Она упала на диван и обняла его за плечи. Папа просто обнял Беатрис и позволил ей заплакать, выпустить огромные горькие рыдания, что разрывали изнутри ее грудь. Он тихо гладил дочь по спине, как обычно делал в детстве, чтобы ее утешить. Беатрис хотелось снова стать маленькой девочкой: вернуться назад, когда все было так просто, когда поцелуй и пластырь могли решить практически любую проблему.

Она не могла вынести мысль, что он уйдет. Ее отец, который бросал ее в бассейн и делал вид, будто запускает дочь в космос; который читал сказки ее чучелу выдры, когда гордость не давала Беатрис попросить почитать их себе; который всегда был ее величайшим защитником и самым главным чемпионом. Ее папа, а еще ее король.

– Я люблю тебя, пап, – прошептала Беатрис, проталкивая слова через сорванное горло.

– Я так тебя люблю, Беатрис, – повторял он ей снова и снова. Его голос был ровным, но отец все еще плакал, потому что ее волосы были влажными от его слез.

Ему не нужно было говорить вслух, Беатрис и так знала, о чем он думает. Лучше она выплачет эти слезы здесь, наедине с ним, потому что другого момента у нее не будет. Отныне ей нужно быть сильной ради отца. Ради семьи. А главное – ради страны.

Решимость Беатрис немного пошатнулась при мысли о том, что грядет – ей придется встать у руля гораздо раньше, чем она могла себе представить, – но с этим Беатрис разберется позже. Этот страх был ничем по сравнению с тем горем, которое ее пронзало.

В конце концов она откинулась назад, ее рыдания стихли. Утренний свет проникал через окно и танцевал по ковру под их ногами.

– Кто еще знает? – спросила Беатрис, все еще шмыгая носом. – Ты сказал маме?

– Еще нет. – Голос короля звучал хрипло. – И если бы я мог не говорить тебе, то бы и не сказал. Я бы хотел, чтобы у меня был способ рассказать Беатрис, моей преемнице, не сказав Беатрис, моей дочери. Это дело государства, дело двух монархов.

– Я понимаю. – Беатрис пожелала стать сильной для своего отца, стать Беатрис-преемницей. Но Беатрис-дочь не могла остановить молчаливые слезы, которые текли по ее щекам.

– Обещаю, что скоро скажу твоей маме – и Сэм, и Джеффу, – поспешил добавить отец. – Но сейчас я хочу насладиться отмеренным мне временем, сколько бы его ни осталось, без витающей над нами – и над всей страной – тени моей болезни.

Как будто чтобы доказать, как мало времени у него в запасе, отец зашелся в приступе кашля: тяжелого, мучительного кашля, который, казалось, сотрясал все тело. Наконец король посмотрел на Беатрис, и его рот сжался в мрачную линию.

– Сколько? – спросила принцесса.

– Надеюсь, год, – тихо сказал отец. – Но, скорее всего, несколько месяцев.

Беатрис прикусила губу почти до крови.

– Ты будешь великой королевой, – медленно произнес отец, словно тщательно подбирая слова. – Но, как я уже говорил, наша работа – нелегкое бремя. Это гораздо больше, чем благотворительная деятельность или политика – заседания Кабинета министров, назначения послов, главнокомандующего вооруженными силами. Более того, самая важная роль монарха – быть живым символом. Когда ты станешь королевой, люди будут смотреть на тебя как на главный оплот стабильности в запутанном и постоянно меняющемся мире. Корона – это волшебное звено, которое связывает эту страну, мирно переплетает все ее части, политические партии и людей.

Беатрис уже слышала это раньше. Но услышав сейчас, зная, что ее время придет слишком быстро, она почувствовала, что слова приобретают совершенно новый смысл.

– Я просто… – Беатрис разгладила ладонями джинсы, чтобы успокоиться. – Я не готова.

– Хорошо. Если бы ты думала, будто готова, это четко доказывало бы обратное, – прямо, но с безошибочной теплотой сказал король. – Никто никогда не бывает к этому готов, Беатрис. Я уж точно не был.

Ее сердце бешено металось от горя к панике.

– Я боюсь, что наделаю ошибок.

Вместо того, чтобы развеять ее страхи, отец только кивнул.

– Непременно. И не раз.

– Но…

– Думаешь, твои предшественники никогда не ошибались? – спросил он, а затем быстро ответил на свой вопрос: – Конечно, ошибались. История нашей страны соткана из их неверных суждений, неправильных решений, но также из их достижений.

Беатрис проследила за взглядом своего отца на портрет короля Георга I, что висел над камином. Она точно знала, о чем говорит отец, потому что они обсуждали эту тему раньше – ужас рабства.

Георг I знал, что рабство неправильно, и завещал после его смерти освободить всех его рабов. Возможно, если бы он прислушивался к своей совести, а не к конгрессменам Юга, он бы вообще отменил такой позорный институт. Вместо этого пришлось ждать еще два поколения.

– Хотел бы я сказать, что восшествие на трон автоматически дает безошибочное чутье. Тогда, возможно, у Америки была бы история, которую я считал бы честью представлять. – Отец разочарованно вздохнул. – Но, к сожалению, у нас другой путь.

Беатрис никогда не думала об этой части работы.

Как живой символ Америки, она будет средоточием национального наследия, как плохого, так и хорошего.

– Вот бы мы могли стереть все эти злодеяния, – выпалила Беатрис, и была удивлена ответом своего отца.

– Никогда так не говори. Лучше мечтай все исправить, построить лучшее будущее. Но стирание прошлого или, что еще хуже, попытка переписать его – это инструмент деспотов. Только взаимодействуя с прошлым, мы можем избежать его повторения.

Беатрис вспомнила, что говорил ее учитель истории: хорошая королева учится на своих ошибках, а великая учится на ошибках других.

Она потянулась за фотоальбомом, который упал с ее колен на ковер. Он был открыт на старой фотографии выхода королевской семьи на балкон. Глаза Беатрис быстро переместились с ее машущих родителей на волнующееся море людей внизу. Вид их, огромное количество, буквально ошеломлял.

– Как ты это делаешь? – прошептала она. – Как представляешь десятки миллионов людей, которые все хотят совершенно разного? Особенно когда…

Она не закончила предложение, но отец всегда мог угадать направление ее мыслей.

– Особенно когда некоторые из них предпочли бы Джефферсона, а не тебя?

– Именно!

– Ты проделаешь это с изяществом, – мягко сказал он. – Выслушаешь этих людей с уважением и попытаешься решить их проблемы, даже если они отказываются отвечать тебе такой же любезностью. Потому что ты будешь их королевой. Нравится им это или нет.

Беатрис перевернула страницу фотоальбома. Она знала, что ее отец прав. Но иногда – когда газеты обвиняли ее в «эмоциональности», что бы это ни значило, или когда средства массовой информации тратили больше времени на критику ее одежды, чем на обзор ее политических инициатив, – ей хотелось действовать с чуть меньшей грацией и чуть большей агрессией. Быть немного больше похожей на Саманту.