Терри Пратчетт - Маленький свободный народец

На мгновение повисла полная, абсолютная тишина. Потом Явор Заядло повернулся к перепуганным Нак-мак-Фиглям:

— Ну лады. И хто из вас сказанул?

Жаб протолкался в первый ряд и вздохнул:

— Я вдруг всё вспомнил. Теперь я знаю, кем был раньше. Стоило мне услышать юридическую речь, как память вернулась. Сейчас я жаба, но… — он нервно сглотнул, — когда-то я был адвокатом. И могу сказать, что всё происходящее совершенно незаконно. Предъявленные вам обвинения — сплошная ложь, основанная на недостоверных показаниях третьих лиц.

Он поднял взгляд и уставился жёлтыми глазами на юристов Королевы:

— Я также требую переноса рассмотрения дела на неопределённый срок на основании Potest-ne mater tua snere, amice {25}.

Законники Королевы достали из воздуха огромные тома и принялись их спешно листать.

— Терминология вашего юридического консультанта нам непонятна, — сказал один из них.

— Эй, да они взопревши! — воскликнул Явор Заядло. — Дыкс мы что, могём себе своих законников завесть?

— Конечно, — ответил жаб. — Вы можете нанять адвоката, чтобы он защищал вас в суде.

— Защищал… — повторил Явор Заядло. — Знатца, мы могём отмазнуться, тамушта ихние доказунства поеденных яек не стоют?

— Определённо, да, — сказал жаб. — А горы награбленного добра могут сделать вас весьма и весьма невиновными. Мой гонорар…

Он снова сглотнул, обнаружив направленную на него дюжину светящихся мечей.

— Кстати, я только что вспомнил, почему фея-крёстная превратила меня в жабу, — сказал он. — Хорошо, в сложившихся обстоятельствах я буду защищать вас pro bono publico {26}.

Мечи не дрогнули.

— Это означает бесплатно, — пояснил жаб.

— От эт’ по-нашенскому, — сказал Явор Заядло, и мечи с тихим шорохом исчезли. — Но кыкс ты стал законновской жабой?

— О, это случилось в ходе прений, — сказал жаб. — Фея-крёстная исполнила три желания моей клиентки — стандартный набор «здоровье, богатство, счастье». Однажды, проснувшись дождливым утром, клиентка почувствовала себя не особенно счастливой и прибегла к моим услугам, чтобы возбудить дело о нарушении условий договора. Это был первый случай в истории феекрёстничества. Как не было до тех пор и прецедентов превращения клиентки в маленькое зеркальце, а её адвоката — в жабу, как вы можете видеть. Хуже всего было, когда судья зааплодировал. Так дела не слушаются, если хотите знать моё мнение.

— Но вся законническая курла-мурла у тебя так и есть в балде? Зашибайсь. — Явор Заядло повернулся к юристам Королевы: — Эй, чучундры! У нас есть беспроплатный адвокант, и с нас не заржавит его пользануть без предубеждения!

Юристы тем временем извлекали из воздуха всё новые и новые документы. Вид законники имели встревоженный, даже напуганный. Глаза Явора Заядло сверкнули.

— А что за минорум клювес ты им наплёл? — спросил он жаба.

— Minimorum lulles in faciem acceptum, — поправил тот. — Лучшее, что я смог придумать на скорую руку. Это означает приблизительно… — он кашлянул, — получить мал-мала люлей в лицо.

— Ах, мы-то не понимали законнических языков, а оно вона как запросто, — сказал Явор Заядло. — Эй, ребя! Мы все могём заделаться адвокантами, надо тока хитромудрей-словей понаучить! А ну кыкс! Взять их!

Настроение Нак-мак-Фиглей меняется мгновенно, особенно при звуке боевого клича. В воздух взметнулись мечи.

— Двенадцать сот разгневзданных мущщин!

— Судебная драма, нах!

— Закон за нас!

— Вор должон сидеть в шоколаде!

— Нет, — сказала Королева, и по мановению её руки всё исчезло.

Остались только она и Тиффани. Они стояли лицом к лицу на склоне холма, и ветер завывал в камнях.

— Что ты с ними сделала? — крикнула Тиффани.

— О, они по-прежнему где-то здесь, — сказала Королева. — Ведь всё на свете — только сон. И сон внутри сна. Ничему нельзя верить, девочка. Ничто не реально. Ничто не вечно. Всё заканчивается, исчезает. Можно только научиться правильно видеть сны. Но ты уже не успеешь. А у меня… было больше времени.

Тиффани не могла бы сказать, какая часть её — Задний ли Ум, Дальний ли Умысел или ещё что — взяла дело в свои руки. Она устала. Ей казалось, что она смотрит на себя со стороны, вернее, сверху и немного сзади. Тиффани увидела, как она понадёжнее упёрлась в землю холмов башмаками, и вдруг…

…и вдруг…

…и вдруг, словно выкарабкавшись из ватных объятий сна, она почувствовала время. Целую бездну времени под ногами. Она ощущала дыхание холмов и далёкий, далёкий шум волн, запечатанный в мириадах крохотных ракушек. Она думала о матушке Болен, как она лежит там, глубоко под травой и землёй, и снова становится частью мела, частью земли под волной. Она чувствовала, как вращаются вокруг неё исполинские колёса времени и звёзд.

Она открыла глаза, а потом, где-то внутри, открыла их снова.

Она слышала, как растёт трава, как копошатся черви в земле, ощущала тысячи маленьких жизней вокруг, различала каждый запах, который нёс ветер, каждую ночную тень…

Колёса звёзд и лет, пространства и времени, встали на место. Она точно знала, где она, кто она и зачем она.

Она резко взмахнула рукой. Королева попыталась остановить её, но с таким же успехом она могла бы попытаться остановить колесо лет. Тиффани ударила её по лицу и сбила с ног.

— Я никогда не плакала по матушке Болен, потому что мне не о чем было плакать, — сказала Тиффани. — Она всегда со мной.

Тиффани наклонилась, и вместе с ней над Королевой склонились века.

— Секрет не в том, чтобы видеть правильные сны, — сказала она. — Секрет в том, чтобы проснуться. Проснуться труднее. Теперь я пробудилась, и я настоящая. Я знаю, откуда я пришла и куда иду. Больше ты не сможешь меня одурачить. И причинить мне зло. Не только мне — всему, что мне принадлежит, тоже.

«Я никогда не стану такой снова, — думала она, глядя на искажённое ужасом лицо Королевы. — Не стану снова ростом до неба, и древней, как холмы, и сильной, как море. Это дано мне лишь на время, и оно имеет свою цену. Цена такова, что дар придётся вернуть.

Нет, это не только цена — награда тоже. Человеку не по силам жить так всю жизнь. Можно целый день любоваться красотой цветка, но кто будет доить скотину? Неудивительно, что мы живём будто во сне, грезим и мечтаем. Видеть мир таким, какой он есть, — этого никто долго не выдержит».

Она глубоко вздохнула и рывком вздёрнула Королеву на ноги. Сны ярились вокруг, Тиффани знала это, но они были не властны над ней. Она была настоящая, и она проснулась. Такой проснувшейся она ещё никогда не была. Она чувствовала сразу столько всего, что трудно было сосредоточиться в этой буре ощущений, затопивших её.

Королева оказалась лёгкой, как ребёнок. Она бешено извивалась и меняла обличья в руках Тиффани: чудовище, ещё чудовище, что-то страшное, будто слепленное из нескольких разных существ, что-то с когтями и щупальцами… Наконец она сделалась серой и маленькой, как обезьянка: большая голова, огромные глаза и щуплое туловище, поросшее пухом. Узкая грудь её часто вздымалась.