Тарас Витковский - Самозванец. Повести и рассказы

Тишина была кромешная, от нее болели глаза. Барахтаясь в пухлых сугробах, Виталик смотрел в небо и представлял, как огромная подушка распорола себе брюхо о штырь телебашни и извергает из себя обросшие перьями сны.

Ему бы стоило приглядеться повнимательнее — он бы увидел, как закругляются края небосклона, и понял бы, что теперь он сам — внутри стеклянного шара с метелью. Что кто-то с добрым лицом глядит сверху на то, как сказочной метелью заносит беспомощные одинокие следы на обочине.

На кухне Эварсель шевелила пальцами ног в тазу с горячей водой.

— Как прогулялась? — спросил Виталик.

— О, отлишно, — сказала Эварсель. — Я быстро убежала от этих идьётов. А потом до полушмерти испугаля какого-то шьтарика.

— Старик был с котом? — полюбопытствовал Виталик.

— О, да. С котом.

— Я его видел. Поздравляю — он до сих пор не очухался.

Эварсель удовлетворенно рассмеялась.

— А где все остальные? — спросил Виталик.

— Кто — где. А ну ихь к шерту. Идьёты. Подлей-ка мне кипьятку...

В сортир на подгибающихся ногах прошаркал человек в разрисованных джинсах. Он был утомлен.

— Ты провожаль Эшьтвен?

— Да. Проводил немного.

— Биэдный малшик. Оставиль бы ты ету затею. Кругом штолько дьевушек!

— Я отныне — платоник, — объявил Виталик. — Девушки теперь интересуют меня лишь с эстетической точки зрения. Кстати, какая-то сволочь пронюхала о том, что мы с тобой занимались сексом, и опубликовала этот пикантный фактик. Теперь это носится в воздухе.

— О, да. Это я рашьказала. Алхимику и еше кое-кому.

— Зачем? — Виталик поперхнулся чаем.

— Нужьно же им о чьем-то больтать. Тебье разве нье-приятно, што о тебье говорьят — он трахаль Эварсель?

— Трахать было гораздо приятнее, ты уж поверь.

Эварсель снова смеется.

В ней никогда не было ничего дурного, злого, как, впрочем, не было и доброго. Она состояла из сплошного любопытства, причем распространенного только на личные ощущения. Из любопытства Эварсель отдавалась мужчинам, из любопытства прыгала с парашютом, ходила босая по снегу или по углям. Бог знает, чего бы еще не сотворила она в поисках интересного, но строгая бабушка заставляла ее учиться.

Бесшумно, как лунатик, проходит Агасфер. Он задумчиво дергает запертую сортирную дверь и также задумчиво уходит восвояси.

В комнате — идиллия. Между лежбищем и швейной машинкой, на полу, спит «дивный братец». Под его синим плащом спит обладательница круглых розовых пяток. На лежбище, как поверженный атлант, возлежит Алхимик. Угнетенно храпит, придавленная бревнами его ног, девушка — индейский вождь. Шура спит, укрывшись с головой. Агасфер спит, полуоткрыв рот. Бурнин спит между ними, перекрученный, как пружина. Оригинал Широевский спит перпендикулярно. А в самом углу, с блаженной улыбкой на устах, вкушает сон юный МакЛауд. В его руке зажат фанерный кинжал.

Модем поет, как цикада. Хозяин заснул, разметав волосы по клавиатуре.

И посреди этой идиллии дверь в Квартиру с грохотом распахивается.

В прихожей стоит женщина лет сорока в немарком тулупчике. Из-под платка, съехавшего набок, свешивается прядь тусклых волос.

Она бегло оглядела кухню и, не сказав ни слова, прошла в комнату. Спящие зашевелились. Женщина, не теряя целеустремленности, быстро подошла к спящему МакЛауду, отдавив Страннику нос. Широевский заголосил. Алхимик решил, что женщина ему снится, — он поднял ногу кверху и громко засмеялся по обыкновению.

Женщина встряхнула МакЛауда за плечо.

— Мама? ...ты приехала?.....из Киева? — ласково за

бормотал он.

По щеке его текла трогательная слюнка.

— Одягайся, сынку, — сказала женщина. — Пиедем до дому.

И блудный сын из клана МакЛаудов, смущенно улыбаясь, очень быстро оделся. Свой тяжелый рюкзак он выдернул из-под головы Странника.

— С ума сошли, что ли? — сказал Широевский, но на него не обратили внимания. Мама из Киева взвалила рюкзак на себя, и они вышли. Метель проглотила их без следа.

Виталик вытирал ноги Эварсель.

— Пойдем, — сказал он. — Там освободилось место. Можно немного поспать...

И снова воцарилась тишина. И в этой тишине падает с небес пропыленный занавес, и на площади вокруг сцены зажигаются фонари.

Гуляя с Шурой по Москве, направляясь по поручению Уны в прачечную или просто вынося мусор, Виталик замечал все более отчетливые признаки приближающейся весны.

Сначала это был теплый ветер. Он приносил с собой какие-то странные мысли и сеял в крови беспричинную веселость. Потом снежная перина под ногами намокла, сделалась тяжелой и грязной. Облепив безнадежно текущие сапоги, она хлюпала и пузырилась.

С артиллерийским грохотом рушились ледяные замки, подвешенные к карнизам кверху ногами. Водосточные трубы, поднатужась, выплевывали в ноги прохожим длинные гладкие снаряды, идеально круглые в сечении.

Шура приволок откуда-то целлофановый мешок, набитый ревитом, ундевитом и аскорбиновой кислотой.

— Есть горстями в приказном порядке, — произнес он. — Сугубо.

Обитатели Квартиры ели витамины вяло. Агасфер вообще их не ел. Он тискал отсыпанную порцию в грязненьком кулачке, а потом прятал маленькие желтые горошины под матрас.

Уна тоже предвидела наступление гриппа. Она препоручила Виталику владеть «единой» и следить за порядком, а сама уехала к кому-то погостить. Морозов мрачно помогал ей упаковывать вещи.

Виталик к тому времени уже пописывал для «Вечерки» настроенческие очерки в 200 строк. Очерки приносили ему тысяч восемьдесят в неделю. Вдали сверкала перспектива штатной работы и возможность накопить на новую обувь. Словом, жизнь перестала пугать.

Хозяин появлялся в Квартире набегами. Основное время он проводил у Венского, где и работал, сочиняя какие-то программы.

Квартира, как опустевший «Летучий Голландец», вошла в полосу штиля. Житейские шквалы не колебали ее остова. Такелаж безвольно обвис и перепутался, бессмысленные мачты торчали вкривь и вкось. Из гостей забегали лишь мимохожие фидошники.

Дивные шмыгали носами по своим домам, каждый — наедине со своей тайной. Виталик общался главным образом с Ложкиным.

Ложкин был «мыслящим вакуумом». Во всяком случае, так его охарактеризовал Хозяин.

— Я скажу тебе как дон Хуан дону Хуану, — рассуждал Ложкин на лестнице. — Перво-наперво нужно извлечь из себя своего внутреннего мертвеца — Сталина там, Брежнева, еще кого-нибудь...

— А ежели его нету? — поинтересовался Виталик.

— Ты уверен?

— Представь себе. Нету, и все. Следуя твоей теории, мне сначала нужно им обзавестись. Это морока!